Филип Фармер - Миры Филипа Фармера. Т. 6. В тела свои разбросанные вернитесь. Сказочный пароход

Как раз в это время из-за деревьев на склоне холма выше лагеря появилась Алиса. Первым ее заметил Фрайгейт и громко расхохотался.

— Последний писк дамской моды!

Алиса срезала ножницами стебли травы и превратила их в одеяние, состоявшее из двух частей. Первая представляла собой что-то вроде пончо, прикрывавшего грудь, а второе — юбку, ниспадавшую до лодыжек.

Эффект получился странным, такого она и не ожидала. Когда она была обнажена, ее лысая голова не слишком сильно портила ее женственность и красоту. Но на фоне зеленых, громоздких, бесформенных одежд лицо ее неожиданно стало мужеподобным и некрасивым.

Остальные женщины столпились около нее и принялись рассматривать переплетения стеблей и травяной пояс, поддерживающий юбку.

— Колется ужасно и очень неудобно, — сказала Алиса. — Но зато очень прилично. Вот и все, что я могу сказать.

— Похоже, вы готовы отказаться от того, что говорили насчет наготы среди нагих, — хмыкнул Бёртон.

Алиса холодно поглядела на него и сказала:

— Уверена, скоро все станут носить такое. Все благовоспитанные мужчины и женщины то есть.

— Полагаю, миссис Гранди [20] Персонаж пьесы Т. Мортона «Пусть быстрее идет плут» (1796), олицетворение обывательских приличий и общественного мнения. при этих словах довольно вздернула бы свой безобразный нос, — фыркнул Бёртон.

— Вообще пребывание среди такого числа голых людей шокирует, — признался Фрайгейт. — Несмотря на то, что нудизм на пляжах и в собственных домах в конце восьмидесятых стал общепринятым явлением. Тогда все довольно скоро к этому привыкли. Все, кроме безнадежных невротиков, пожалуй.

Бёртон развернулся и обратился к остальным женщинам:

— Ну что, дамы? Собираетесь напяливать на себя эти уродливые и колючие снопы только из-за того, что одна из представительниц вашего пола вдруг вспомнила, что у нее есть интимные части тела? Может ли то, что было выставлено на всеобщее обозрение, взять и стать интимным?

Логу, Таня и Алиса его не поняли, потому что говорил он по-итальянски. Для Тани и Алисы он снисходительно произнес сказанное по-английски.

Алиса зарделась и ответила:

— Это мое дело — что мне носить. Ну а если остальные предпочитают разгуливать нагишом, когда я прилично одета, что ж!

Логу не поняла ни слова, но поняла, что происходит. Она рассмеялась и отвернулась. Остальные женщины пытались угадать, как поведут себя другие. И дело тут было не в уродливости и неудобстве одеяний.

— Ну а пока вы, дамы, решаете, как вам поступить, — продолжал Бёртон, — было бы мило с вашей стороны, если бы вы прихватили бамбуковые ведерки и пошли вместе с нами к реке. Мы сможем выкупаться, наполнить ведра водой, посмотреть, что творится на равнине, а потом вернемся сюда. Мы можем построить несколько домов — или временных укрытий — до темноты.

Группа спускалась с холма, пробираясь сквозь траву. С собой захватили цилиндры, сланцевое оружие, бамбуковые копья и ведра. Не успели они далеко отойти от лагеря, как повстречали несколько человек. Очевидно, многие из обитателей равнины решили сменить место жительства. Более того — некоторые тоже разыскали кремень и изготовили инструменты и оружие. Они выучились искусству изготовления предметов из камня от кого-то — возможно, от других доисторических людей, оказавшихся рядом с ними. Пока что Бёртон заметил только двух представителей других видов, кроме Homo sapiens, и оба они находились в его группе. Но где бы ни почерпнули другие способы обработки камней, они воспользовались ими на славу. По дороге группа миновала две наполовину выстроенные бамбуковые хижины — круглые, однокомнатные, с коническими крышами, покрытыми громадными треугольными листьями «железных» деревьев и длинными стеблями травы, растущей на холмах. Какой-то мужчина, вооружившись кремневым теслом и топором, мастерил бамбуковую кровать на коротких ножках.

На равнине было пусто — немногие занимались постройкой грубых хижин или навесов, кое-кто плавал в реке. Трупы погибших во время ночной вакханалии убрали. Пока что никто не додумался одеться в травяные юбочки, и поэтому на Алису глазели, а то и смеялись и отпускали недвусмысленные шуточки. Алиса краснела, но попыток раздеться не предпринимала. Но солнце уже начинало припекать, и она почесывалась, стараясь делать это, однако, незаметно, как положено леди, выросшей и воспитанной в строгих принципах викторианского высшего общества.

Но когда группа подошла к берегу, все увидели на траве кучки травяных одеяний. Их оставили на берегу мужчины и женщины, которые теперь хохотали, брызгались и плавали в реке.

Этот пляж совсем не походил на те, что помнил Бёртон. Тут резвились те самые люди, которые привыкли к пляжным кабинкам, костюмам, закрывавшим тело с головы до ног, и прочим украшениям скромности, считавшимся проявлениями нравственности в приличном обществе — их обществе. И вот прошел только один день, как они оказались здесь, а они уже плавали нагишом. И наслаждались этим.

В какой-то мере в спокойном отношении к наготе повинен был шок, испытанный при воскрешении. Ну и потом за первый день многого в этом смысле сделать было нельзя. Кроме того, люди цивилизованные перемешались с дикарями или цивилизованными людьми из тропических стран, которых нагота не особо шокировала.

Бёртон окликнул женщину, стоявшую по грудь в воде, — голубоглазую, с грубоватым, но симпатичным лицом.

— Это та самая, что напала на сэра Роберта Смитсона, — сообщил Руах. — Вроде бы ее зовут Вилфреда Оллпорт.

Бёртон посмотрел на женщину с любопытством и оценил красоту ее бюста.

— Как водичка? — крикнул он.

— Прекрасная, — отозвалась она, улыбаясь.

Бёртон отстегнул от запястья цилиндр, положил на траву чехол с ножом и топором и вошел в воду, сжимая в руке шарик зеленого мыла. Температура воды оказалась градусов на десять ниже температуры тела. Бёртон намыливался, болтая с Вилфредой. Если у нее и осталась обида на Смитсона, сейчас она ее не выказывала. Акцент у Вилфреды был северный, скорее всего — камберлендский.

Бёртон сказал ей:

— Я слыхал о твоей маленькой стычке с великим покойным лицемером — баронетом. Но сейчас ты должна радоваться. Ты здорова, молода и красива снова, и тебе не надо гнуть спину, чтобы заработать на хлеб. И тем, чем ты раньше занималась за деньги, ты можешь заниматься ради любви.

С фабричной девчонкой можно было особо не церемониться.

Но Вилфреда одарила его таким же ледяным взглядом, каким порой посматривала Алиса Харгривз.

— А ты, как я погляжу, не промах. Англичанин, верно? Что только это у тебя за акцент такой, не разберу? Лондонский, сказала бы, только с какой-то иностранщиной.