Гарриет Хэпгуд - Квадратный корень из лета

Кажется, он пригласил меня на свидание. И, похоже, я пропустила момент, когда согласилась.

Почему же я отсутствовала в такие важные моменты своей жизни?

Томас выбрался из кровати, потянулся и надел ботинки. Выпрямившись, он взглянул на мою пробковую доску.

– А, ты сохранила мой имей! Круто. И ты… решала на нем математику? Ну ладно, а-а-аргх…

Он пошел к двери, вернулся меня поцеловать и вымелся в сад прежде, чем я успела отреагировать.

– Привет, Нед, – донеслось снаружи. Мой братец что-то прорычал в ответ, но слов я не разобрала. – Это не то, что ты думаешь…

Я подождала, пока разговор затих вдали, встала с кровати и сняла имей с доски. Он снова изменился, но остался таким же бессмысленным. Для меня – Томасу определенно было все ясно. Он прав: я действительно исписала листок математическими вычислениями – по крайней мере, почерк мой. Но я не помню уравнения.

Вечером, когда мы поехали на пляж, над горизонтом поднялась бледная полная луна, самая большая в мире оптическая иллюзия. Огромная, тяжелая, она плыла за нами с Томасом, пока мы ехали на велосипедах по заросшему берегу, мимо изгороди, где я упала, кажется, целую вечность назад. Дыра в листве была заполнена темной материей, ожидающей меня как недоброе напоминание.

Парковка пустела на глазах: малыши с ведерками и совочками тащились за родителями, отдыхающие разъезжались по домам. Сгущались сумерки. Мы пристегнули велосипеды к стойке и побежали в «Фуд хат», где уже опускали жалюзи.

– Жареную картошку, пожалуйста, – сказал Томас, а я одновременно с ним выпалила:

– Нам чипсов!

Продавцы заворчали – рабочий день закончился, и они уже выключили фритюрницу. Однако Томас разом их очаровал, и вскоре мы сидели на одеяле в кратере дюны, и пахнущий уксусом пар поднимался к темнеющему небу. В приоткрывшейся сумке Томаса я увидела мою книжку «Навсегда», заложенную двумя открытками – где читал он и где я.

– Томас! – вырвалось у меня.

Он повернулся ко мне, придерживая волосы, которые трепал ветер, и улыбнулся широко, как небо. Мне очень хотелось ему сказать: не хочу больше путешествий во времени, хочу остаться здесь и открывать Вселенную с тобой. Но я не могла заставить себя это произнести.

– Ты в порядке? – спросил он.

Я кивнула и спасла ломтик жареной картошки от массового уничтожения кетчупом. Весь день наше «мы» тормозило – разговор не клеился, перемежаясь долгими паузами, после которых мы вдруг начинали говорить одновременно («Нет, давай ты, нет, ты говори»). Что со мной не так, я знала: я каждую секунду ожидала, что меня утянет во временнýю воронку. А вот в чем дело с Томасом, я понять не могла: он был какой-то дерганый с тех самых пор, как вышел из моей комнаты в воскресенье. Мы ели молча, пока порыв ветра не бросил запах разогретого уксуса прямо мне в лицо. Я поперхнулась и поймала на себе взгляд Томаса.

– Ну вот что, всезнайка, – сказал он, вставая. – Подожди.

Он скрутил пустой полистироловый контейнер, закапав уксусом все одеяло, и побежал с ним через дюны.

– Ты куда? – крикнула я ему вслед, нагнувшись, чтобы видеть, как он сбегает по тропке на пляж.

– Сюрприз, – услышала я. Перед тем как свернуть за угол и исчезнуть из виду, Томас в прыжке запулил контейнером в мусорную корзину с торжествующим «йессс!»

Сидя в ожидании, я смотрела на море. Вернее, на его отсутствие: с нашей дюны виднелся только плоский мокрый песок, тянувшийся чуть ли не до горизонта. Где-то там, недоступное глазу, плещется Северное море. В детстве я грустила при виде такого сильного отлива: мне хотелось бежать много миль прямо в горизонт, пока я тоже не стану невидимой. Если бежать и бежать в пустоту, можно ли от всего убежать? От Грея, от тоннелей во времени, от себя?

На берегу появился Томас – он уже шел к дюне, махая руками в воздухе. От этого мне сразу захотелось остаться. Увидев, что я его заметила, он сложил руки рупором и что-то прокричал.

– Что? Я тебя не слышу, – проорала я.

Он театрально пожал плечами и побежал дальше, не останавливаясь, пока не оказался ярдах в пятидесяти. Обхватив колени, я смотрела, как он буравит ногой влажный песок. Через несколько секунд я поняла, что он пишет, улыбнулась и, подхватив наши сумки и одеяло, сбежала по склону дюны. Когда я подбежала к Томасу, он уже написал лучшее уравнение, какое мне доводилось видеть.

X 2

Так Грей называл нас в детстве. «Так-так, – говорил он, когда я входила в комнату, а если за мной шел Томас, то дед добавлял: – Так-так, проблема в квадрате». Мы это сразу подхватили и говорили, затевая какую-нибудь шкоду. Вода уже заливала написанное, но Томас стоял, не отрывая ноги от хвостика цифры 2. Джинсы промокли до колен, волосы курчавились от соли и влажности, очки забрызганы мелкими каплями.

Я поковыляла к нему по мокрому песку, но он отодвинулся – едва заметно – и сунул руки в карманы, немного сгорбившись.

– Страшно по-взрослому, – сказала я, показывая на формулу. – Спасибо.

– Рад стараться, – отозвался он преувеличенно официально.

– У тебя на ноге водоросль, – сообщила я.

Он мотнул кроссовкой, и морской укроп подлетел в воздух. Томас поймал его и изумленно уставился на свою руку.

– Притворимся, что я на самом деле такой ловкий, – произнес он и повязал водоросль на ремень моей сумки. – Ну вот, теперь ты русалка.

Возникла пауза. Я что-то упускаю.

– Что ты… – начала я, и одновременно заговорил Томас:

– Слушай… Ох, опять мы то же самое!

– Ну, говори.

– Прежде чем я это скажу… – начал он и покрутил ногой в воздухе, указывая на Х 2. – Мы же всегда были друзьями, верно? Так вот, я обещаю, что так всегда и будет. Я нашей дружбы не брошу. Давай я с тобой откровенно, и ты со мной откровенно. Уговор?

– Гм, ладно. – Я потыкала песок кроссовкой. Под подошвой хлюпало. Я явно что-то пропустила насчет нас с Томасом и сегодняшнего вечера.

– Нед требует, чтобы я признался… Тоже мне, старший брат-защитник… – Томас с большим фасоном показал кавычки, но я не улыбнулась. Несмотря на съеденную горячую картошку, в животе будто оказался кусок льда.

– Ты о чем? Причем тут Нед? – Голос у меня вдруг стал тихим и тоненьким.

– Он узнал… Понимаешь… Я кое о чем не говорил… Насчет лета… Нед узнал несколько дней назад, и когда вчера утром он застал меня на выходе из твоей комнаты, то велел тебе сказать, пока еще ничего не было.

– О чем?

– Я не буду жить в Холкси. Когда мать вернется в Англию, мы не поселимся в нашем старом доме.

– А где? В Бранкастере? – Вопрос был глупый – Томас не стал бы так нервничать, переезжая в пределах десяти минут езды на велосипеде.

– В Манчестере. – Томас сунул руки поглубже в карманы и посмотрел на меня. Х 2между нами таяла на глазах, расплываясь на мокром песке. Вскоре она исчезнет, будто ее и не было. – Но это не очень далеко, туда поезда ходят…