Андрей Аливердиев - Land Hell [= Сопротивляющиеся]

Ее глаза… Нет, это не поддается описанию. На секунду мне показалось, что я оказался в холодной пустоте. Мир поплыл перед глазами и как бы утратил существование. Вообще, все вдруг утратило существование, кроме безграничной и бесконечной бездны…

Но тут что-то внутри меня щелкнуло. И все. Я опять стоял на земле.

Окончательно осознав свое положение, я вдруг полностью избавился от страха. Ведь максимумом того, что могло бы случиться, была быстрая смерть, с которой я успел смириться. Рубикон печали был перескочен удивительно легко, и мной овладело веселье, граничащее с эйфорией.

— Идущий на смерть, приветствует тебя, — обратился я к ней словами римских гладиаторов.

— Вызвать патруль, или пойдем пешком, — спросила она в ответ так, как будто бы предлагала романтическую прогулку, а не конвой в лучшем случае в рабство.

Естественно патруль мне был в высшей степени без надобности, и я ответил:

— Конечно, оно можно бы и вызвать, но, кажется, если бы мы пошли бы пешком, то разговор по дороге мог бы быть весьма полезен, — я умышленно старался придать особенности своей речи. — Тебе я думаю интересно узнать, что думает человек, только что бывший свободным?

— Обычно Нам говорят «Вы», — ответила она мне.

За три месяца оккупации она удивительно хорошо усвоила русский язык. Впрочем, на сколько я понял, все они отличались большим талантом в части лингвистики.

— А тебе это было бы приятнее? — как я и говорил, мной овладела эйфория, и я перешел на игривый тон.

Этот тон был ею воспринят.

— А, черт с тобой, говори «ты». В конце концов, это всего лишь форма. Главное — содержание.

Интересно, кто ее учил русскому языку? Но этот вопрос быстро затерялся в нашем на первый взгляд пустом, но на самом деле весьма наполненном диалоге.

Наш разговор тек и тек. Я даже стал думать, что она не хочет меня [25] Здесь нет паузы или точки. убивать. (Подумать только!) Я делал самые, что ни на есть, откровенные комплименты, и, похоже, ей это нравилась. Во всяком случае, ее лицо все больше и больше сияло.

Вдруг она оступилась. Вообще-то на наших дорогах, составляющих согласно Гоголю одну из основных государственных бед, это было неудивительно. Но я все же удивился. Эльфы, они всегда ходили этакой летящей походкой, и никогда не оступались. Видимо она заболталась…

А оступилась она конкретно! Я бы сказал, труба как оступилась. Похоже даже повредив ногу.

Однако я не потерялся, и тут же подхватил ее на руки. Как я говорил, эльфы не отличались ростом. И хотя по их меркам принцесса была высока (что-то около метра пятидесяти), как я и ожидал, она оказалась совсем легкой. Ее явно никто еще не носил на руках, и во всем ее теле ощущался детский восторг. Она обвила руками мою шею и положила голову на плечо. «Ради такого дела стоило оступаться» — так и читалось на ее лице, но вместо этого она сказала:

— За оказанную помощь можешь попросить последнее желание.

«Насчет трахнуться с вами, как я понял, и речи быть не может?» пришли на ум слова Эдди Мерфи, но это мне показалось неуместным. Трудно сказать почему, но мне так показалось. Так чего же оставалось просить человеку, чья жизнь, не говоря уже о свободе, не стоила и копейки? [26] До деноминации Но я решил удовольствоваться меньшим.

— Знаешь, — обратился я к ней, — Я не хочу умереть, не поцеловав тебя.

— Хорошо, ответила она и протянула к моим губам руку.

Но, отстранив руку, я прижался губами к ее устам.

— Я имела в виду руку, — произнесла она высвободившись. Высвободившись, замечу, не слишком быстро.

— Значит, я не понял, — ответил я, — Но готов искупить.

И поцеловал ее руку. Потом еще и еще. От кисти к локтю. Ей это явно нравилось. И она не возражала…

Но между тем, хотя вес ее и не превосходил сорока килограммов, я начал чувствовать наступление усталости. И узрев по пути маленькую скамейку, предложил сделать привал. Она была согласна.

Привал затянулся. Сначала с видом заправского доктора я осмотрел и ощупал [27] Это слово надо бы выделить. ее щиколотку, не найдя, по совести говоря никакого сколь-либо заметного повреждения. К слову, ножка ее того стоила. Как и все в ее теле, она была восхитительна.

А потом мы просто болтали. Болтали, болтали и болтали. Не знаю как ей, а мне это было безусловно на руку. Спешить, как вы понимаете, мне было некуда.

— Будь моим мужем, — вдруг сказала она.

Я опешил. Это было слишком. Даже если отбросить фактор неожиданности.

— А человек может быть мужем… — я замялся, пытаясь подобрать ей название. Ведь слово «эльф» было явно самопальным. И, кроме того, мужского рода. Называть же ее хозяйкой или госпожой, как рекомендовали они, я не хотел. Хоть я и не был коммунистом, но с детства не выговаривал этих слов на серьезе.

— Феи, — подсказала она мне, — Когда говоришь на своем языке не пытайся находить слова из чужих. — И резко изменив тон, продолжила, Может. Ведь я принцесса.

Она вздернула свою хорошенькую головку.

— А у вас не существует такого понятия, как мезальянс?

Кажется, я тупел на глазах, пытаясь выскочить из рая, в дверь которого меня уже начали втаскивать. Но я имел некоторое оправдание. [28] Надо же, право, хоть что-то иметь. Я не был уверен, что это был рай…

Не следует читать последнее слово с немецким акцентом (переводя отсутствующую в оном алфавите букву «ы» в присутствующую «и»). Хотя, быть может, и это прочтение будет адекватным.

Ударение ставить на «а». Если что, это опять шутка.

Извиняюсь за употребление жаргонных словечек, но без оных, мне едва ли удастся передать настрой.

Подчеркиваю, «наконец» читать вместе.

А если точнее немножко кандидатом физико-математических наук или Phylosophy Doctor'ом in Physics, кому как больше нравится

Помните МММ?

Или муха, как кому больше нравится.

Если не сказать хуже.

Опять шутка.

Будучи полиглотом-любителем, я часто переходил с одного языка на другой.

По-сербскохорватски «кот».

Ее тело осматривать было бы приятнее, но сейчас, как я уже говорил, был не тот случай.

Из мультфильма, снятого по мотивам Жюль Верновсих «80 дней вокруг света».

Здесь я вовремя нашел слово-замену, так сказать «каноническому» варианту.

Я вдруг представил, как я выкладываю на стол то, что у меня осталось, и с трудом сдержал улыбку. Нельзя же, право, объяснять это ребенку.