Джон Уиндем - Том 5. Жизель. Ступай к муравью

Толпа внимательно следила. Дракон Хеджесов не двигался с места, но медленно поворачивался за противником и не сводил с него внимательных глаз.

Почти обойдя круг, красный дракон остановился. Он широко распахнул крылья и во всю глотку заревел. Одновременно с этим он выпустил две струи огня и отрыгнул клуб дыма. Толпа инстинктивно подалась назад.

И в этот самый напряженный момент Бронвен расхохоталась.

Хвил тряхнул ее за плечо.

— Тише ты! Ничего тут нет смешного.

Но она не сразу смогла остановиться.

Восточный дракон на мгновение застыл. Похоже было, что он обдумывает ситуацию. Потом он повернулся и побежал. Задние ряды заулюлюкали, а те, кто стоял в передних рядах, замахали руками, загоняя дракона обратно на ринг. Но дракон на махание руками внимания не обратил. Он шел себе вперед, время от времени пуская из ноздрей небольшую струйку пламени. Люди на его пути дрогнули и разбежались. Полдесятка человек погнались за ним с палками, но отстали — дракон бежал вдвое быстрее, чем они.

Красный дракон с ревом взмыл в воздух и пролетел над полем, плюясь огнем, как истребитель с огнеметом. Толпа стала быстро разбегаться, очищая ему дорогу.

Бегущий дракон скрылся за подножием шлакового холма, а второй сделал в воздухе горку и тоже скрылся из виду. Толпа разочарованно застонала, и часть ее рванулась за холм увидеть момент убийства.

Однако через минуту бегущий дракон показался снова. Он смешно трусил по склону холма, забираясь все выше и выше, а красный дракон все так же летел чуть сзади. Люди стояли и смотрели, пока, наконец, драконы не скрылись за гребнем. На секунду на фоне неба появился силуэт летящего дракона, сверкнула струя пламени, дым рассеялся — и начались споры о том, кто кому должен платить.

Идрис оставил спор и подошел к Хеджесам.

— Ну и трус же этот ваш империалист! Хоть бы раз огнем дунул как следует, или огрызнулся.

Бронвен посмотрела на него и вдруг улыбнулась.

— Ну и дурак же ты, Идрис Боуэн, и голова у тебя забита битвами и пропагандой. Есть еще много в мире хорошего, кроме драк, даже у драконов. Твой-то красный уж такой был молодец, уж такой красавец — прямо павлин. Совсем как ребята в воскресных костюмах на Хайстрит в Ллангольвкосе — те уж точно не на драку наряжаются.

Идрис вытаращился на нее.

— А наш-то дракон, — продолжала она, — наш-то тоже ничего. Фокус, конечно, не новый. Мне и самой так когда-то приходилось. — Она искоса взглянула на Хвила.

До Идриса начало доходить.

— Так… так вы же всегда говорили «он» про свою зверюгу! — возмутился Идрис Боуэн.

Бронвен пожала плечами:

— Верно, верно. А ты умеешь отличить дракона от драконихи по виду? — Она повернулась в сторону гор. — Очень уж холодно и одиноко ему было две тысячи лет. Так что сейчас этот красный петушок не будет забивать себе голову твоей политикой. У него другое на уме. А ты знаешь, интересно будет, когда в Уэльсе начнут плодиться дракончики — и очень скоро!

Esmeralda

© 1995 М. Левин, перевод

Эсмеральда была лучшей актрисой, что когда-либо принимала участие в моем представлении. Я заполучил ее у одного русского — за пятьдесят центов. У тогдашних русских всегда можно было найти самое лучшее. Может быть, у теперешних тоже, да сейчас русского нелегко найти. А пятьдесят центов — тоже была цена не слабая, пусть и по зимнему времени, когда цены уходят вверх. Но уж когда я ее увидел — все, с концами, решил я. Она должна быть моей. Большая она была и сильная. А русский знал, чем владеет. Я, конечно, поторговался, но он меньше пятидесяти не взял бы ни за что.

Я был рад своей находке. Порода стала за последнее время пожиже, и мне пришлось даже изменить объявление на фургоне, которое я вывешивал всюду, где мы только останавливались:

ПОДХОДЯЩИЕ БЛОХИ

ПОКУПКА ЗА НАЛИЧНЫЕ

и слово подходящие подчеркнуть, а то находились люди, приносившие мне собачьих блох, и кошачьих блох, и куриных блох, а потом катившие на меня бочку, отчего это я, дескать, не покупаю. Теперь такие тоже находятся, но я им показываю слово подходящие, и они меньше кипятятся. В толк не могут взять, что нужны сильные, здоровые, человеческие блохи. Другие породы слишком малы, и нет в них той живости. Вдруг, бывает, во время работы ложатся, или пройдет дрессировку и сразу помрет. Вот человеческие блохи — те выдерживают. На Эсмеральду я только раз глянул, и уже знал, что это настоящий товар, да еще и Русская — высший класс, я уже говорил.

Я не сомневался, что она мне дорого обойдется. Не то что полтинника своего было жалко — зимой случалось отдавать по семьдесят пять за гораздо худших. Времена меняются, и теперь куда реже можно встретить настоящих артистов. Дело в том, что в ее будущем я видел слово — «ЗВЕЗДА» так ясно, как если бы оно было написано крупными светящимися буквами; следовало только ее как следует выдрессировать.

Как раз когда я ею занялся, в фургон вошла Молли Догерти и стала смотреть, как я привязываю красную шелковую ниточку вокруг небольшой бороздки, которая у них между головой и телом. Закончив с этим, я привязал другой конец нити к полоске картона, свободный конец полоски пришпилил к столу булавкой и посадил Эсмеральду на стол. Сначала она, конечно же, как все они, попробовала скакать. И как! Если бы не булавка, утащила бы картонку с собой! Ее отбросило вниз, но она еще несколько раз попробовала прыгнуть.

— Ого! — сказала Молли. — Из этой выйдет толк.

Что мне больше всего нравится в Молли, это то, что она на все смотрит профессионально. Вообще женщины серьезного интереса не проявляют. Они хихикают и взвизгивают, а чаще всего поеживаются во время представления, но нет у них того, что можно было бы назвать настоящим пониманием. А Молли не такая. Она сразу разглядит артиста, как будто сама в шоу-бизнесе. Хотя на самом деле ее папаша, старый Дэн Догерти арендовал у наших ворот концессию по продаже сосисок, а его супружница и сама Молли ему там помогали.

Она, Молли, была симпатяга, темноволосая такая свежая девушка ирландского типа. Было ей что-то около девятнадцати, а мне — двадцать четыре. Догерти всем семейством уже больше двух лет ездили с нашим цирком. Я поддерживал хорошие отношения со стариком, и с ее Ма тоже неплохие, хотя старуха моих артистов на дух не выносила, а при виде меня иногда начинала этак неосознанно почесываться. Чувствительная такая дама. Зато Молли… Я на самом-то деле в Ирландии ни разу не был, хотя из-за знакомства с Молли мне иногда казалось, что был. Когда она была спокойна или грустна, в ее глазах стояла дымка, похожая на медленный голубой торфяной дымок. А бывало, что ее глаза смотрелись глубокими и темными озерами в зарослях вереска. Я ловил себя на мысли, а не похожи ли ее контуры на изгибы холмов Ирландии, а голос у нее был такой трогательный, как все эти песни вроде «домой в Ирландию». А иногда как взглянет, как повернется, так сразу поймешь, что джига — это ирландский танец.