Джон Уиндем - Том 5. Жизель. Ступай к муравью

Час спустя весьма довольный мистер Элтон вышел из кабинета еще более довольного мистера Гросбюргера. Проходя мимо стола мисс Бойль, он предусмотрительно задержал дыхание и мило улыбнулся своей невольной помощнице. Но она этого даже не заметила. Мисс Бойль была занята страшно трудным, но не лишенным приятности делом: она пыталась держать в узде несколько обступивших ее молодых людей с явными признаками телячьей влюбленности на лицах.

Приподнятое настроение не покидало Майкла Элтона до его собственного офиса. Однако его несколько уязвило, что мисс Мэллисон даже не оторвала глаз от машинки, когда он вошел, а продолжала бешено печатать.

— Эй, вы там! — крикнул Майкл весело. — Вас что, не интересуют результаты переговоров? Ну, так к вашему сведению, все сошло как нельзя лучше — наш препарат идет в дело, в настоящее дело! Мы скоро станем богачами, как вы на это смотрите, мисс Мэллисон, а?

— Я… я очень рада, мистер Элтон, — сказала секретарша неуверенно.

— Но по вашему лицу этого что-то не видно. Что случилось?

— Да ничего, мистер Элтон, я действительно очень рада за вас.

— Так почему же у вас глаза на мокром месте? — Он подошел ближе к столу. — От радости, что ли? — Он немного помолчал, не зная, что сказать дальше. — А от вас пахнет приятными духами… Как они называются?

— К-кажется, «Утренние лепестки», — прошептала мисс Мэллисон, сморкаясь в носовой платок. — Я… — Тут она вдруг замолчала и уставилась на своего босса. В его глазах она увидела нечто такое, чего никогда не замечала до сих пор! — Ах! — воскликнула она с трепетом в голосе.

Майкл Элтон глядел на свою секретаршу, словно видел ее в первый раз.

Она вся светилась, как будто была окружена ореолом. Ему никогда не приходилось наблюдать что-либо подобное. Это было потрясающее открытие. Он подошел вплотную, взял ее за руки и заставил подняться.

— О, мисс Мэллисон! Джилль, дорогая! — воскликнул он. — Как же я был слеп! О, моя очаровательная, восхитительная Джилль!..

Из груди мисс Мэллисон вырвался непроизвольный вздох облегчения…

Конечно, ей еще предстояло многое объяснить и даже кое-что приврать, но игра стоила свеч: содержимого большой бутылки должно было хватить ей до конца жизни. А пока что…

— Милый, милый мистер Элтон! — нежно проворковала она.

More Spinned Against

© 1995 Е. Людников, перевод

Годы проходили, и Лидию Чартерс все больше раздражали в муже две вещи: его облик и его хобби. Были и другие неприятные моменты, но именно эти ее мучили сознанием того, что она потерпела поражение.

В самом деле, он выглядел почти так же, как в день их свадьбы, но она-то надеялась, что он изменится в лучшую сторону. Она представляла, как под влиянием семейной жизни ее супруг превратится в привлекательного, обходительного, упитанного мужчину. Однако двенадцать лет ее стараний не дали сколько-нибудь заметного результата. Торс, правда, стал немного полнее, и весы это подтверждали, однако указанный прогресс лишь подчеркивал неуклюжую долговязость и разболтанность всего остального.

Однажды, в состоянии особенно сильного раздражения, Лидия взяла его брюки и тщательно их обмерила. Пустые, они производили вполне благоприятное впечатление — нормальной длины и привычной ширины, как все носят, но стоило мужу их надеть, как они сразу же казались чересчур узкими и наполненными какими-то буграми и узлами, как, впрочем, и рукава пиджака. После того как несколько попыток пригладить его внешний вид окончились неудачей, она поняла, что с этим придется смириться. С неохотой она сказала себе:

«Увы, этого не исправишь. Мы имеем дело с неизбежностью. Так женщина, похожая на лошадь, с годами все больше напоминает это животное».

После этого она занялась его хобби.

Хобби у детей очень милы, но у взрослых раздражают. Поэтому женщины стараются их не иметь. Они просто проявляют умеренный интерес к тому или иному. Для женщины это совершенно естественно, и Лидия давала хорошую иллюстрацию искусства быть женщиной. Она интересовалась полудрагоценными камнями и. если могла себе это позволить, то и драгоценными. С другой стороны, хобби Эдварда ни для кого не было по-настоящему естественным.

Конечно, Лидия узнала о его увлечении еще до того, как они поженились. Каждый, кто был знаком с Эдвардом, видел, как его глаза с надеждой обшаривали углы каждой комнаты, в которой ему случалось оказаться. На улице его внимание мгновенно переключалось на ближайшую кучу старых листьев или на кусок коры. Часто это раздражало, но она старалась не придавать этому значения — так оно, глядишь, и прекратится само собою. Лидия придерживалась той точки зрения, что женатый человек, затрачивая определенную часть своего времени на обеспечение дохода, помимо этого может иметь только один интерес в жизни. Отсюда следовало, что существование любого другого будет в определенной степени оскорбительным для его жены, поскольку все знают, что хобби — это просто одна из форм сублимации сексуальной энергии.

Можно было бы примириться, если бы хобби Эдварда проявлялось в коллекционировании ценных предметов, скажем, старых гравюр, первых изданий или восточной поэзии. Такие вещи могли бы вызывать зависть, а сам коллекционер имел бы высокий общественный статус.

Но нельзя приобрести ничего, кроме статуса сумасшедшего, владея даже весьма представительной коллекцией пауков.

Даже к стрекозам и бабочкам, полагала Лидия, можно было без вреда проявить сдержанный энтузиазм. Но пауки — эти мерзкие ползучие отвратительные создания, постепенно превращающиеся в мертвенно-бледных существ в колбах со спиртом, — тут она просто и не знала, что сказать.

В начале их замужества Эдвард пытался увлечь ее своим энтузиазмом, и Лидия, как могла тактично, слушала его объяснения о жизни, повадках и способах спаривания пауков. По большей части все это казалось ей отвратительным и безнравственным, а зачастую — и тем и другим. Она выслушивала его пространные тирады о красоте их расцветки, которой ее глаза не замечали. К счастью, постепенно становилось ясно, что Эдвард не смог разбудить в ее душе понимания, на которое он надеялся, и когда он Прекратил попытки заинтересовать ее, Лидия смогла постепенно вернуться к своей прежней точке зрения, что все пауки отвратительные, мертвые чуть меньше, чем живые.

Понимая, что прямое сопротивление паукам к добру не приведет, она попыталась тихо и безболезненно его отучить от этой страсти. Через два года она осознала, что ее попытки тщетны, после чего пауки были отнесены ею к превратностям судьбы, которые умные люди переносят стойко, без упоминания о них, кроме случаев крайнего раздражения, когда вспоминается все самое неприятное.