Филип Фармер - Миры Филипа Фармера. Том 17. Врата времени. Пробуждение Каменного Бога

Капитан Вильфрик предложил подойти поближе и расстрелять катера, пока те нащупывают проход между рифами. Гильберт возражал.

— Крейсер тебя просто потопит, а потом пошлет еще пару катеров с морской пехотой за нами. Пропусти их, и пусть они нас преследуют. Если твои матросы смогут, пусть расстреляют их из засады, но жертвовать собой я их не прошу. Пусть нападают с позиции, которую ихвани не взять — если такая найдется.

В двух шлюпках разместились Два Сокола, Гильберт, Квазинд, Ильмика и часть экипажа судна. Добравшись до берега, они вылезли из шлюпок, быстро пересекли пляж и начали подъем. Солнце к тому времени скрылось за горой, и на склон опустились сумерки. Над ними было чистое синее небо; зеленое море с белой линией прибоя лежало у их ног. Когда шлюпка с крейсера достигла берега и морские пехотинцы в ало-белом выпрыгнули на мелководье, у преследуемых было двадцать минут форы, которыми они воспользовались в полной мере. Сумерки сгущались, и карабкаться становилось все труднее. Потом солнце село, и продвижение вверх замедлилось еще больше. Путники лезли по склону, цепляясь за кусты и поминутно оскальзываясь.

Тут и там путникам встречались огромные дубы, посаженные, как сообщил Гильберт, двести лет назад королем Маимаи.

— За охранной стеной, — сказал он, — дубовый лес. Там нас будет не найти — если мы сумеем проскользнуть мимо охранников-хивикан.

— Странно, почему нас еще не заметили? — полюбопытствовал Два Сокола. — Я понимаю, что уже темно, но уж кораблей-то они не могли не заметить.

— Понятия не имею, — ответил Гильберт. — Может, хотят устроить нам засаду, как мы — ихвани.

Толстяк Гильберт дышал громко и тяжело. Только его вздохи и нарушали тишину на горе, да еще шорох сухой листвы и звуки шагов — треск веточек, шорохи, редкие приглушенные проклятия. Когда они наконец остановились и Гильберт перевел дух, тишина стала такой полной, словно они оказались в соборе в ту минуту, когда все склонили головы, ожидая начала молитвы. Но Два Сокола чувствовал, что это место не создано для молитв. Казалось, даже брошенное слово может грянуть молнией, а брань — расколоть гору напополам.

При свете звезд они двинулись дальше. Часа через два на небе появилась луна в третьей четверти, залила гору ртутным светом, и ползти вверх стало легче. Но когда они достигнут стены, яркий свет станет уже не преимуществом, а недостатком. Два Сокола про себя надеялся, что между стеной и лесом нет вырубки. Пройти при таком свете по открытому месту — значит показать себя всем заинтересованным лидам.

Через двадцать минут они достигли опушки. Как и опасался пилот, до стены оставалось еще сорок ярдов по крутому открытому склону. Двадцатифутовая стена была сложена из серых с черными прожилками каменных блоков без следов цемента. Через каждые тридцать ярдов из стены выступала стройная башенка, увенчанная каменным конусом.

— А где же стража? — прошептал Гильберт.

Лунный свет сверкал на зубцах стены, отливавших металлом, точно готовых зазвенеть от удара. Но кроме шелеста ветра в листве, не было слышно ни звука.

Два Сокола вгляделся в темные узкие сводчатые входы в башни.

— Если охрана там, то она хорошо прячется. Что ж, придется идти. Оставайтесь здесь, пока я не доберусь до места.

С мотком веревки в левой руке и трезубым якорьком в правой он выбежал из тени огромного дуба. Он ожидал оклика из черного нутра башни и последующей за ним вспышки ружейного выстрела, но на стене, залитой металлическим блеском, все было тихо. Добравшись до подножия, Два Сокола прикинул высоту и, подпрыгнув, забросил якорек. Сверху послышался звонкий лязг, заставивший его вздрогнуть. До этой минуты он и не подозревал, какое ощущение святости вызывает у него это место.

Он потянул за веревку, и якорек зацепился. Перехватывая веревку руками и упираясь ногами в стену, он полез вверх. Поднявшись, Два Сокола перевалился через парапет и нырнул в его тень, ожидая окрика. Прошла минута, но все было тихо; пилот встал. Он находился на широкой дорожке, шедшей по верхнему краю стены, за высоким, в человеческий рост, парапетом.

Он вытащил револьвер и взбежал по лестнице в узкую дверь ближайшей башенки. Сквозь узкое отверстие в потолке пробивался лунный луч, рассеивая немного темноту. Внутри никого не было. Приставная лестница вела наверх, на деревянную платформу, откуда стражник мог осматривать — и обстреливать — окрестности через шесть амбразур.

Два Сокола покинул башенку, прихватив с собой лестницу, спустил ее с внешней стороны стены и подал сигнал остальным. Скоро весь отряд собрался на стене. Гильберт приказал морякам рассеяться по стене на протяжении ярдов ста. Если ихвани захотят штурмовать стену в этом месте, блодландцы ответят огнем, если решат обойти — наблюдатель с башни заметит их маневр.

Гильберт, Квазинд, Ильмика и Два Сокола отправились дальше. Они прошли по стене до того места, где с ее внутренней стороны имелась лестница. Сразу за ней начиналась тропа, которая, петляя, уходила в гору. Они решили пойти по ней. Шанс наткнуться на засаду был невелик. Уже стало ясно, что хивикане бежали, хотя причина тому была пока неясна.

Пускай склон оставался крутым, по тропе идти было легче. Когда засерел рассвет, до вершины оставалось всего насколько сот ярдов. И здесь они наткнулись на первого хивиканина. Человек лежал лицом вниз у тропы. На нем была накидка из ярких разноцветных перьев, высокий гребень; лицо скрывала деревянная маска, украшенная гранатами, бирюзой и изумрудами. Два Сокола перевернул труп на спину и снял маску. Лицо жреца было темно-серым. Два Сокола снял с тела плащ, нагрудник из костей и перьев, хлопчатобумажную юбочку и осмотрел тело. Ран не было.

У Двух Соколов мороз пробежал по коже, на темя словно лег ледяной шлем. Другие, казалось, были ошеломлены не меньше — все, кроме невозмутимого Квазинда. Но и он, видимо, дрожал — великан был больше других подвластен страху перед неизвестным.

Два Сокола шагнул вперед и вновь остановился. Серый свет зари, казалось, сбивался кое-где комьями. Подойдя поближе, путники поняли, что комья эти не что иное, как гигантские статуи из серого гранита, черного базальта или серого ноздреватого туфа, приземистые, жабообразные, ухмыльчивые. У большинства из них были лица — искаженные лица людей или богов, у некоторых — звериные морды, ушастые, носатые, клыкастые. Сотни их стояли на склоне горы. Сотни глаз смотрели в сторону моря, и лишь некоторые устремляли взгляд вверх, на вершину.

Квазинд едва не наступал Двум Соколам на пятки, так что тот вынужден был приказать товарищу держаться чуть дальше, сказав:

— Это же только камни. Мертвые скалы.