Юрий Шубин - На Очень Секретных Основаниях - 2 (СИ)

Женщина, что стирала белье, отдала девушке теплый клетчатый платок и сапожки из фетра, знавшие и лучшие дни. По настоятельной просьбе Дэвида, Джульетта вернула уроборос обратно себе на руку. Агент времени заслонил девушку, чтобы посторонние не заметили их странных манипуляций. Во время переодеваний, это казалось вполне уместно. Дэвид туго запеленал ноги профессорской дочки в портянки. Кое как ей подобрали фуфайку покороче и подогнули рукава. Но кеды Джульетта спрятала, заткнув за пояс штанов.

Шинелька, доставшаяся Дэвиду, была где-то порыжевшая и даже с подпалинами. Но это было неважно. Главное — она не стесняла движения и грела. Менять кроссовки на сапоги он не стал. Ограничившись тем, что подмотал на носки теплые портянки. Не только потому, что там, под стелькой, он спрятал удостоверение. (Его можно было и переложить.) Просто, необношенная обувь могла быстро натереть и подвести в предстоящем бою в первую очередь.

Шапки им достались без видимых следов крови. И Дэвид с Джульеттой сразу опустили уши.

Прикладом автомата сержант Павлов отодвинул на потолке фанерный щит, прикрывавший дыру. По приставной лестнице он погнал поднадзорную команду на верх. Когда подошла очередь Дэвида, шедшего последним, Павлов его приостановил…

Порой, как сейчас, в сержанте Павлове пробивался идеалист, деликатный к внутреннему миру другого человека. Эти двое ему понравились какой-то соей потусторонней необычайностью. В них жила тайна особого свойства. От них веяло взаимо проницаемой, редкой убежденностью в чем-то, совершенно неведомом ему, пережившим многое, и потому неподвластным младшему командиру, уже привыкшему управлять чужими судьбами. Определяя людей с первого взгляда, в этом случае ему было над чем подумать. Трудно выносимый самострел собственного нравственного ядра, которым сержант Павлов, как хороший солдат, занимался на войне ежедневно, время от времени требовал от него благородных проявлений.

… Павлов едва слышно прошептал Дэвиду, доверительно понизив голос:

— Один за двоих воевать будешь, раз берешь ее с собой. Сознаешь нагрузку и ответственность?

Дэвид был тронут. У него даже ком подкатил к горлу:

— Самому тебе не догадаться… А мне — не объяснить… Поэтому, прими — как есть. Но мне без нее все варианты в жизни на будущее закрыты.

Эти люди не успели узнать друг друга получше, хотя потенциал к этому был. Разведчик выслушал его молча, плотно сжав губы. Павлов ощутил пафос, каким Дэвид наполнил свою речь. Он принял слова Дэвида за выражение больной любви собственника и большого эгоиста. И поэтому не смог согласиться с желанием этого странного, но приятного ему человека, тащить девушку на верную погибель. Старший разведгруппы решил лично приглядывать за этой парочкой. И, в случае чего, спасти, если будет возможность, хотя бы ее.

Трое поднадзорных, под присмотром сержанта Павлова, оказались на первом этаже. Следы пожаров отпечатались на кирпичной кладке, изглоданной осколками. Наружная дверь, ведущая в подъезд, была забаррикадирована сундуками и заложена ящиками, наполненными землей. Станковый пулемет, с заправленной лентой и коробки с патронами, стояли на занесенном кирпичной пылью полу и прикрывали вход. С выражением усталой отрешенности на лицах, рядом на корточках сидел, слегка застывший, пулеметный расчет. Несмотря на мороз, готовый задать перцу всякому, кто только посмеет сунуться.

По команде Павлова, троица немедленно устремилась по бетонным ступеням вверх. Часть лестничного пролета кое где отсутствовала, и приходилось переступать через оголенные перекрытия. Окна были заставлены уцелевшей мебелью или заложены кирпичами. Колченогий диван, обивка которого была вспорота осколками и оттуда торчали пружины и пучки ваты, заслонял разрушенное окно.

Разведчик, путешественники во времени и мужчина с подмоченной репутацией, двигались по лестничным маршам, на самый верх. Следами многодневных пожаров висели капли расплавленного кирпича. Хрустящей коркой отваливались редкие остатки отслоившейся краски. Поскрипывали усеявшие пол обломки. Угол дома был разворочен снарядом. Дэвид разглядел лежку снайпера. Ему захотелось научить стрелка делать развевающуюся «кикимору». Ведь быть незаметным — жизненно важно для снайпера. Но агент понимал, что для этого еще не наступило время.

Длинная, но крутая лестница привела их на верхний этаж. Заминая наметенный снег под ногами, они быстро, в полуприседе направились к бронебойщикам.

Потолочные перекрытия на всех четырех этажах оставались почти нетронутыми. И это обеспечивало прочность здания. Дом вклинивался в расположение фашистских частей. Лишь в сторону Волги, к зданию мельницы, оставалась полоска нашей земли. Дом стал неприступным бастионом для врага, превратившись в главный узел обороны на этом участке.

Верхние окна напоминали амбразуры, с довольно широким сектором обстрела. Один миномет установили возле окна. Второй глядел из бойницы, прорубленной в стене. Вдоль уцелевшей кладки рядами по полу стояли оперенные снаряды, защищенные кирпичной выгородкой и, прикрывающими минометные мины сверху, листами железа.

Павлов попросил у бронебойщика оптику. Собрал вокруг себя поднадзорных и поднеся к глазам бинокль, стал пояснять открывающуюся эпическую картину:

— Они под немцами, те дома, — показал рукой Павлов, пробегая взглядом опорные точки немецкой обороны: — А гансики вон оттуда прут. Уже подкоп делали, чтобы под нас взрывчатку заложить. Но мы вовремя обнаружили и наказали.

Все здания в окрестностях имели условные названия: «молочный дом» — по цвету наружной окраски. «Г — образный дом». «Дом железнодорожников», «дом Военторга». Длинное здание «Военторга» ближе всех располагалось к «дому Павлова». И даже слышался галдеж фашистов. Ходы сообщения расходились по огневым точкам. Кое где четко виднелись стрелковые ячейки. Прорубленные ямы рвов и глазницы пулеметных гнезд соединялись в единую систему окопов. Все позиции, казалось, были на виду.

— Гитлеровцы прут весь день. Как с утра взяли те окопы — так ни с места, — обрисовал обстановку Павлов. — Мы отступили во вторую траншею. Вернуть первую линию окопов: в этом и состоит наша общая с вами задача.

Одолживший бинокль бронебойщик, в валенках и ватнике, примостился рядом на корточках. И закурив, выжидал, спрятав цигарку в кулак. У него было заморенное, но веселое лицо и тяжелые, грубые руки.

— Как у вас? — обратился к нему Павлов, возвращая бинокль.

Бронебойщик потер двумя пальцами переносицу и заговорил, косясь на чистое небо:

— Да «рама» недавно кружила. Минут двадцать как улетела. Вот соображаю, не то ждать, когда «лаптежники» с «худыми» утюжить начнут или загодя в подвал спускаться. Как думаешь, разведка?