Филип Фармер - Т. 13. ЭКЗОРЦИЗМ. Ловец душ. Плоть

— Я не могла бы придумать лучшего способа отпраздновать это, — сказала она и тоже встала. Он взял ее за руку и повел через комнату к лестнице.

После он сказал:

— Я вижу, ты действительно истосковалась: первый раз в жизни ты расцарапала мне спину. Когда ты это сделала, я как-то ничего не почувствовал, но уже сейчас чертовски саднит.

Он поднялся с кровати и, встав к зеркалу вполоборота, стал разглядывать царапины.

— Раз это твоя работа, так и займись починкой, — наконец проворчал он и пошел в ванную, где достал из аптечки бутылочку спирта и коробку с перевязочным материалом.

В дверях уже стояла Патриция с сигаретой в зубах. Судя по ее довольному виду, она ни капельки не раскаивалась в содеянном. Смазав царапины спиртом и наложив пластыри, она прильнула к нему всем обнаженным телом и прошептала:

— Я еще не до конца удовлетворена…

— Исцарапанный мальчик боится снова попасться тебе в коготки. Царапаться было вовсе не обязательно.

— Что?

— Ничего Ты просто хочешь, чтобы я боялся заниматься любовью.

Через несколько минут он, уже одетый, спускался по лестнице в холл. Патриция, в халате на голое тело, тащилась следом. Заметив, что она снова мостится на диване, он проворчал:

— Может, приготовишь мне чашечку кофе? Мне нужен стимулятор, а не депрессант.

— Конечно, милый. — Она вскочила с дивана. — Тебе растворимый или натуральный?

— Натуральный. И как насчет сандвича в довесок? Тогда я смогу продержаться, пока ты не приготовишь обед.

Она остановилась в дверях:

— А я-то надеялась, что мы пообедаем в городе. Сегодня мне ужасно не хочется возиться со стряпней!

— Ты же сама говорила, что ждешь не дождешься, когда сможешь заняться домашними хлопотами в качестве добропорядочной жены, — возразил он. — К тому же мне не хочется никуда выходить.

— Ну можно, только один-единственный разочек? Ради праздника?

— Нет. Мне осточертело питаться в ресторанах.

— А мне осточертело возиться у плиты!

— Хорошо, дорогая, я капитулирую. Но только сегодня. Но завтра ты приготовишь все мои любимые блюда.

«Ну вот мы и приплыли… — подумал Гордон. — И двух часов не провели вместе, а уже на ножах». Даже если принять во внимание, что Пат можно понять. Но ведь и его тоже можно понять!

Он услышал, что она наливает воду в кофейник. Затем раздался звон упавшей на пол крышки, сопровождаемый приглушенным чертыханием. Он улыбнулся всем этим таким домашним звукам и блаженно откинулся в кресле… Но тут же скривился от боли и сел прямо. Конечно, больше она ему спину так не распашет. Но им обоим немало придется потрудиться, чтобы устранить из совместной жизни все способы причинять друг другу боль, все разногласия и взаимораздражающие факторы. Они же любят друг друга и в разлуке всегда тоскуют! Он не видел причин, почему бы им не пожениться, причем в самом ближайшем будущем. Они уже прожили вместе достаточно долго, чтобы хорошо изучить характеры друг друга и знать, чего ждать друг от друга и в радости, и в горе. Вот сейчас она выйдет из кухни, и он в лоб огорошит ее предложением! Хотя нет — а то она сразу бросится его обнимать, а ведь спина у него горит даже от простого прикосновения одежды. Вот чертова баба! Изумительная женщина!

Появилась Пат, неся на подносе чашку с кофе, поставила его на стол и замерла, словно ожидая от Карфакса какой-то реакции.

— Ну, в чем дело? — спросил он.

— Ты о чем?

— У тебя такой вид, словно ты чего-то ждешь.

— Нет, это я так. Просто не могу перестать думать о Вестерне. Слишком трудно привыкнуть к мысли, что нам больше не нужно его бояться.

Она снова ушла на кухню. Гордон открыл было рот, чтобы попросить ее вернуться и сесть рядом. Но потом подумал, что лучше прежде спокойно выпить кофе: пороть горячку с предложением совершенно ни к чему. И сразу понял, что оттягивает этот момент, потому что подсознательно боится того, на что решился. Так, может, он просто ее не любит и боится сделать ошибку? Или его страх свидетельствует о том, что он боится, как бы она не погибла, как две его другие жены? Нет, не нужно быть суеверным! В супружестве нет ничего фатального, и Бог не всегда любит троицу!

Он услышал, как открылась дверца холодильника, и поднес чашку к губам. И в тот момент когда он отхлебнул первый глоток, до его слуха донесся странный хруст. Несколько секунд он слушал, пытаясь определить, что это такое. Чашка в его руке задрожала так сильно, что кофе выплеснулся на брюки. Он поставил ее на стол и крикнул:

— Пат, что ты там делаешь?

Хруст прекратился. Затем, после паузы, Патриция отозвалась:

— Я вдруг почувствовала дьявольский аппетит! А в чем дело?

Его сердце заколотилось так, что он испугался, что сейчас упадет в обморок, а в голове словно выбивали дробь барабанными палочками. Он медленно поднялся с кресла, пересек комнату, свернул за угол и, встав в дверях, заглянул в кухню. Патриция стояла за стойкой, перед ней дымилась чашка кофе, в руке она держала пучок сельдерея и с аппетитом жевала его.

Он еще медленнее стал приближаться к ней.

— Чего это с тобой? Ты весь белый!

Кофе в ее чашке был светло-коричневым, а рядом с чашкой стояли сахарница и сливочник.

— Ты… ты… — Он сделал шаг вперед.

— Да что случилось? — Она попятилась, глаза ее нервно забегали.

Он взревел и бросился на нее. Она заверещала и, схватив чашку, выплеснула кофе ему в лицо. Вопль боли слился с ее визгом, и Гордон на секунду ослеп. А потом он потерял сознание.

Очнулся Гордон привязанным к стулу в холле. Лицо у него горело, голова болела. Руки его были намертво примотаны веревкой к телу, еще одна веревка охватывала лодыжки. Две веревки через грудь и талию привязывали его к стулу, принесенному из гостиной. Шторы были опущены, три лампочки включены. Больше в холле никого не было.

Даже единственным здоровым ухом он мог различить шаги наверху. Там кто-то тяжко трудился, волок что-то по полу. Этот кто-то наверняка Патриция. И Гордон не мог ничего, ну совсем ничего поделать — только претерпеть то, что она ему предназначила.

Через минуту-другую по лестнице что-то простучало. Она появилась из-за угла спиной к Карфаксу. Одетая теперь уже в брючный костюм, она что-то волокла, согнувшись. Секундой позже он увидел, что это упаковочный ящик, куб шириной метра в два. Не обращая на пленника никакого внимания, она протащила куб у него за спиной через всю комнату к розетке возле французского окна [7] Французское окно — окно до пола, используется также как дверь и выпрямилась.

— Вот почему трудно быть женщиной, — тяжело дыша, произнесла она. — Мускулов маловато. Но и в этом есть свои преимущества.

Хоть Гордон и ожидал чего угодно, но ее произношение его поразило. Оно было по-новоанглийски гнусавым, и слова «в этом есть» прозвучали как «в э-эт‘м-е-эсть».