Всеслав Соло - Астральное тело-1, Скоморох или Начало Магии

— Ну что, косой! Я твою блатхату скоро прикрою… Когда прекратишь?

— Клянусь я, Сень, — обратился Тряпкин к милиционеру. — Я не знал. Вот, на палец — отрежь, если не так!

— Да пошел ты к черту со своим пальцем! Все ты прекрасно знал! Баланду мне заправляешь!

— Нет, Сень… Слышь, я правду говорю, — участковый отмахнулся рукой. — Ну вот, не веришь! — сказал Тряпкин. — Ну не знал я!.. На палец, вот, держи!.. Режь, если знал! Гадом буду, не знал!

— А что это за запах? — спросил участковый, вынюхивая воздух вокруг себя.

— Сень, ты че? — недоумевая спросил Тряпкин.

— Сергей Александрович, вы чувствуете, чем пахнет? — обратился милиционер ко мне.

— А чем, я что-то не чувствую, — удивился я.

— Ну как же чем, перегаром! Кто же это пиво пил, а? — пристально прищурившись, поинтересовался участковый, то ли у меня, то ли Тряпкина, и я насторожился… Дело в том, что я утром, сегодня, и в самом деле выпил за завтраком стакан пива… «Ну и нюх же у Дубинина!» — притаившись, подумал я.

— Сень, я чист, как стеклышко… Вчера — да… Сегодня…

— Да нет же, — не отступал участковый. — Пивом же прет вовсю! — и он еще раз принюхался.

Но тут в кабинет постучались.

— Войдите, — поскорее выкрикнул я своему спасителю. Я испытывал угрызение совести перед ни в чем неповинным, трезвым Тряпкиным, но не мог же я признаться Дубинину!

Спасителем оказался мой кассир. Он принес мне письмо из кинопроката. Я распечатал конверт, кассир стоял и ожидал, что там. Я прочел. В деловом тексте говорилось, что наш кинотеатр имеет некую задолженность за конец прошлого года и что по этому поводу мне надлежит срочно явиться в кинопрокат для выяснения причины задолженности. Я сообщил об этом кассиру, тот пожал плечами и посоветовал поехать в кинопрокат с бухгалтером, и сегодня же. В письме красовалась приписка: «…в случае… прекратится выдача кинофильмов по плану».

Я извинился перед участковым, объяснил ему, что мне необходимо немедленно отлучиться в город. Участковый неохотно вывел Тряпкина в малое фойе, а я быстренько оделся, вышел из кабинета и закрыл его. Со второго этажа доносилась ритмичная музыка, — это начались занятия гимнастикой. С огромным удовольствием я освободился от помещения кинотеатра и вышел на улицу. В кинопрокат я поехал один. Бухгалтера должен был подослать кассир, которому я дал задание сходить к бухгалтеру домой и предупредить его о письме; у нашего финансиста был сегодня выходной, но я надеялся на встречу кассира с ним, на везение.

Троллейбусные окна были забелены морозом, будто витринные стекла магазина, в котором идет ремонт. А когда человека заключают в какие-то пространственные рамки, того же троллейбуса, он начинает видеть вокруг и замечать то, на что бы не обратил внимание раньше. Пространство улицы отсекалось и ощущалось только его течение. Пассажирам разглядывать и замечать приходилось только то, что в салоне. Простор всегда порождает снисходительность и доброту, иногда безумие! А теперь пространственная теснота проявила суету и мелочность.

Я стоял, беспокойно покачиваясь на месте, и раздумывал о кинопрокате… Неподалеку от меня сидел у окна какой-то парень, где-то моих лет: откусывал большие куски от сливочного мороженого в вафельном стаканчике. Над его головой красовался красненький компостер.

— Сынок, пробей! — протянула помятый талон этому парню какая-то грязно одетая старуха.

— У меня руки заняты, — отрезал парень и спокойно продолжал есть лакомый кусочек замороженного молока.

Талон выхватил у старухи из рук и нервно пробил наискось, как попало, пассажир, сидящий рядом с жующим парнем.

— Будьте добры! — некая женщина похлопала все того же парня по плечу. — Пробейте, пожалуйста, — и она протянула к его лицу свой талон. Парень глянул на нее и отвернулся, ничего не сказав.

Женщина, недоумевая, снова потянулась и похлопала парня по плечу.

— Молодой человек, — сказала она раздраженно. — Прокомпостируйте талон, пожалуйста!

— Чем? — повернувшись к возмущенной женщине лицом, азартно спросил парень, показывая ей руку с мороженым.

И этот талон, снова, нервно пробил пассажир, сидящий рядом с жующим парнем. Так ситуация повторялась в разных вариантах, а парень все твердил:

— Чем?! — и показывал руку с мороженым.

Обстановка зрела скандальная. И вот, на очередной вопрос жующего парня «Чем?!», выкрикнул ответ тоже парень, но чуть помоложе, он стоял у соседнего кресла, выдерживал натиск толпы.

— Рукой! Рукой! — крикнул он.

Жующий парень повернулся на этот протест всем туловищем и оказался сидящим полубоком к нему:

— Да пошел ты! — огрызнулся он. — Понапридумывали!.. Все личность хотят воспитать!.. Вы же стадо!.. Как в тюрьме живете!.. С какой стати я должен, обязан, видите ли, пробивать тебе талон! А?! Да я, может, в упор видеть и слышать никого не хочу!.. Ну и страна! Невозможно быть независимым! Попробуй только поступить по-своему!.. Так тебе и вонючие талоны начнут под нос подсовывать, и по плечу хлопать, врываясь к тебе, словно ты кому-то что-то обязан!.. Да пошли вы все к черту!.. Живите своей жизнью, а я буду жить своею!.. Удивительно, но парня никто не перебивал. Все слушали или делали вид, что не обращают внимания.

— Все, — выкрикивал парень, словно лозунги, — как нарочно придумано!.. Какой-то придурок сообразил компостеры расположить так, чтобы обязательно кто-то являлся общественным контролером!.. Да пошли вы все!..

— Я плачу за проезд и не хочу оказывать никаких услуг! Я еду, и все!.. С какой стати вы мне в душу лезете? А?! В нос тычете, по плечу хлопаете!.. Орете на меня, приказываете! Все сделано, как нарочно, чтобы разозлить человека, привести его в ярость, чтобы не застоялся, не задумался, что он человек!..

— Ну, что?! — будто злил публику парень, — зацепили, поиздевались, а теперь приумолкли, безвинно, да?! Дьяволы! Будьте вы прокляты!..

Подоспела моя остановка, я выскочил из троллейбуса.

«И все-таки в чем-то этот парень был прав…» — подумал я, стоя на перекрестке и ожидая зеленого сигнала светофора.

…В здании кинопроката находился и Совет по кино, и Союз кинематографистов, и студия кинохроники.

Я шел по его длинному, длинному коридору. По пути перехлопывались, перестукивались двери со всевозможными табличками. Это звучал своеобразный язык стуков и хлопков, двери жили и, наверное, уставали за день не меньше людей… Мне казалось, что двери помоложе вертелись на своих никелированных петлях туда-сюда легко и свободно, бесшумно витая в воздухе, а двери постарше скрипели, точно от боли в суставах своих!.. Я проходил и такие двери, которые, было похоже, открывались и закрывались, будто на цыпочках. Это были двери больших и маленьких начальников… Словом, здесь повсюду суетились люди: неожиданно сходились в кучку и так же неожиданно рассыпались на все четыре стороны, исчезали и появлялись, будто призраки, или мне просто это все так представлялось: расплывчато и нереально.