Автор Неизвестен - Без названия

— А почему вы назвались Пилигримом? — обратился молодой человек к старику.

— Я… — призадумался тот в ответ, — давно себя никак не называю.

— Тогда почему Пилигрим?

— Это меня так местные жители прозвали, я живу там, внизу, на краю поселка, но только в холодное время года, а летом брожу по окрестностям и обитаю здесь, в этой пещере, — старик распрямился немного и неторопливо взмахнул рукой в сторону своего жилища. Молодой человек последовал взглядом за взмахом руки, и в самом деле: в пяти шагах от костра, в глубине плато вырисовывались контуры небольшой пещеры, точнее входа в пещеру, который был настолько невысоким, что в него мог пройти только сгорбленный старик. Эта пещера обнаружилась для парня неожиданно, ведь он же осматривался по сторонам и почему-то не видел ее, и если бы не знак собеседника в ее сторону, казалось, пещеры бы не существовало вовсе.

— Ты ищешь любви? — через паузу снова заговорил старик, он опять опирался обеими руками на посох, и подбородок его лежал на смуглых кистях.

— Вы слышали мои стихи?

— Да, когда я услышал их, я вышел из пещеры на помощь.

— А вы сумеете мне помочь?

— Если ты захочешь этого сам — ничто, даже помощь, нельзя навязывать никому. Я… в состоянии тебе предложить свой старческий разум. Что ты сейчас чувствуешь, парень?

— Сегодня улетели блики глаз, как паруса на вздохе в непогоду, срываются в оскаленную воду, и я гляжу в себя за часом час… Да, — тяжело вздохнул парень, — смотреть в себя опасно. Мудрено — у волн холмы гранитные поникли, увы, вернуть не каждому дано однажды улетающие блики… — Черное от загара лицо старика было недвижимо обращено в сторону молодого человека, в красных играющих лучах костра короткие белые волосы Пилигрима особенно выразительно и красиво очерчивали его голову, все располагало к спокойствию и задумчивости.

— Глаза… без бликов слепы, — подытожил после некоторого молчания старик. — Это хорошо, что ты пишет стихи, — благодарно сказал он, — но я еще не совсем уяснил для себя, как далеко ты потерялся от любви, прочти еще что-нибудь, близкое сердцу твоему сейчас.

На плато у костра зависло некоторое молчание.

— На свете есть, такое дело, — заговорил старик, — одним создать какой предмет, другим с предмета оголтело словесный написать портрет, предмет вниманием увенчан, дитя бесчувственных идей, предмет бесстрастно опредмечен, а значит — он предмет страстей. Чем ты предметнее в судьбе, тем больше ты с бесстрастьем дружен, чем меньше нужен ты себе, тем больше ты кому-то нужен…

— Вы тоже пишете стихи? — обрадовался молодой человек, как только отзвучало последнее слово в устах Пилигрима, но старик не ответил на вопрос.

— Так ты… так никогда и не любил? — словно остановил вопрос парня, остепенил его оживление, продолжая тем самым свой путь беседы, старик. Парень на время затих.

— Я выплакал душу, теперь она опустела… а ты проводила за дверь бездушное тело… — сказал парень и снова замолчал.

— Значит, любил, — подытожил Пилигрим.

— Под шелест рублей шелестящие шины, под шелест рублей ты похоже светла, ты гордо мне бросила взгляд из машины, сквозь мыльный пузырь лобового стекла… — проговорил на едином дыхании парень.

— Любил… и не один раз… но только любил ли и в самом деле то, что искал и обрел, а не то, что пришлось по случаю, — подытожил старик, продолжая сидеть неподвижно. Изредка парень наклонялся к огню костра и подкидывал свежий хворост в него.

— Вы сказали, что вышли на помощь, помогите мне полюбить, Пилигрим, подскажите как. У меня очень много любви, но она никому не нужна — одни перед ней расступаются и не решаются к ней прикоснуться…

— Знаю, — остановил молодого человека Пилигрим, — человек ты восприимчивый… умеющий слушать, толк из тебя будет. Слушай… я расскажу тебе сказку… сказку о любви.

«Жил да был один юноша. Это был очень печальный юноша. Он бродил по многолюдным улицам своего города в поисках любимой. Когда он отчаялся обрести заветного человека, он стал путешествовать по другим городам своей страны. Долго ему пришлось одиночно странствовать, одиночить: исподволь он безнадежно вглядывался в окружающий его мир людей.

Нет, нельзя сказать, чтобы совсем его не замечали девушки, но услада тела не помогла юноше, молодому мужчине постичь восторженность любви.

А он от этого печалился еще больше, но все-таки продолжал идти заповедными тропами, и только лишь вера в любовь спасала его, вера в то, что она во что бы то ни стало есть, его любимая, на этом белом свете. Порою, юноше казалось, что вот уже, скоро будет, появится она, улыбнется ему любимая. Но тщетно он ожидал своего счастья и напрасны были все его старания: девушки ускользали от него.

Он щел наощупь, ожидал, искал…

Все девушки видели: во что он одет, как сложен, богат ли, знаменит.

Никто не замечал самого юношу. И унылилась душа его.

Неуемная печаль одаряла юношу стихами, и в конце концов молодой мужчина замкнулся в себе, и, обрученный с поэзией, написал, как он решил признаться себе, свое самое последнее стихотворение в жизни своей о любви:

И когда юноша прочитал это стихотворение для себя вслух, он холодно заплакал от несбыточности своей души.

И тогда, когда не утешился он слезами, решил он уйти в края безлюдных лесов, с онемевшей душой своей, чтобы остановить свою жизнь там.

И он ушел, как и задумал.

Он больше не искал дороги, и волнующие тропинки тоже не привлекали его, даже цветущие поляны теперь он обходил стороной. Он больше ничего не искал, он размашисто продирался, одержимый погибелью, опасностью быть разодранным в клочья дикими ветрами леса. Долго шел юноша, все тело его было исхлестано и заливалось болью от острых сучков.

И однажды, после изнурительных дней и ночей бессонного пути, он вышел все-таки на поляну, он хотел ее обойти, предчувствуя ее издали, но не смог. По одну сторону поляны было глубокое озеро, по другую — непроходимое болото, но это оказалась совсем необычная поляна: на ней абсолютно не росла трава, не разноцветились никакие цветы, только один-единственный цветок одиноко рос на этой поляне.