Филип Фармер - Т. 16. Дейра. Повести и рассказы

— А в чем же я тогда стану таскать Хмель?

— Да какая разница? — ответствовал он. — Твои мелочные делишки не помогут распространению божественного Напитка. Оставь это рекам мира и Махруду, Бык имя его. — Он снова сделал тот забавный знак.

Спорить с ним я не стал — а то он бы просто сорвал бидон с моей спины. Я не спеша отстегнул шлейки, а Поливиносел помог мне — подхватил бак и зашвырнул его в темноту леса.

И тут же я ощутил страшную, немыслимую жажду.

— Не нужна тебе эта дрянь! — взревел Поливиносел. — Пошли со мной на поляну Осла. Там у меня маленький чудный храмик — без такой, конечно, роскоши, как в Цветочном дворце Махруда, да пребудет он Все-Быком! — но очень славный. Повеселимся!

Все это время осло-бог не переставал бесстыдно пожирать глазами Алису, и стремления его были заметны… невооруженным глазом. Как и все здешние дегенераты, он был абсолютно лишен сдерживающих начал. Будь у меня пистолет, я бы его пристрелил, не раздумывая. Если бы, разумеется, здесь могли взрываться патроны…

— Слушай, — огрызнулся я, от злобы бросив всякую осторожность. — Мы пойдем туда, куда мы пожелаем. — Я схватил девушку за руку. Кажется, это становится модным. — Идемте, Алиса. Бросим этого надутого осла.

Поливиносел преградил нам дорогу. Чуть монголоидный разрез глаз делал его еще больше похожим на упрямого мула — огромного, злобного и сильного, с особым упором на злобность.

— Даже не надейтесь, — прогремел он, — что вам удастся разозлить меня настолько, что я причиню вам вред, чтобы вы могли настучать своему пастырю, а тот — Махруду! Не введете меня во искушение гнева! Это было бы смертным грехом, вы, смертные!

Вопя, что я, дескать, не способен возмутить его олимпийское спокойствие, он одной рукой обвил мою шею, а другую запустил мне в рот и дернул за верхнюю челюсть.

— Как мне надоело твое шамканье!

Ослабив удушающую хватку, Поливиносел швырнул мою вставную челюсть в кусты. Я метнулся туда, где, как мне показалось, белели на земле мои зубки, и, упав на четвереньки, стал лихорадочно шарить вокруг, но найти их не мог.

На ноги меня поднял вопль Алисы — поднял слишком быстро, так что я здорово звезданулся головой о сук. Невзирая на боль, я обернулся, чтобы посмотреть, что случилось, и напролом кинулся через кусты, но, больно ударившись обо что-то лодыжкой, полетел лицом вниз, да так, что дух вышибло.

Встав, я увидел, что споткнулся о собственный бак с водой. Не успев возблагодарить каких-либо богов за эту удачу, я подхватил его, бросился к Поливиноселу с Алисой и с размаху обрушил бак Ослу на темя. Тот беззвучно обмяк. Я отшвырнул бак и наклонился к Алисе:

— С вами все в порядке?

— Д-да, — всхлипнула она и уткнулась носом в мое плечо.

Я решил, что она скорее испугалась и разозлилась, чем была всерьез изнасилована. Я потрепал Алису по плечу — кожа у нее оказалась восхитительно гладкой — и погладил по длинным черным волосам, но рыдания продолжались.

— Грязный скот! Сначала он погубил мою сестру, а теперь ко мне подбирается!

— Что?

Она подняла голову — вернее, опустила, ибо была на дюйм, а то и два выше меня.

— Пегги — моя сводная сестра, дочь моего отца от первого брака. Ее мать потом вышла замуж за полковника Рурка. Но мы всегда были близки.

Я хотел бы порасспросить ее, но другие дела требовали моего внимания.

Перевернув Поливиносела на спину, я убедился, что сердце бьется. Из раны на затылке сочилась обыкновенная красная кровь, а не ихор, которому положено течь в жилах божеств.

— Первая группа, — прокомментировала Алиса. — Как и была. За него не беспокойтесь. Он заслуживает смерти. Скудоумный, донжуанистый оглоед, который втянул мою сестру в…

Не закончив фразы, она застыла с открытым ртом. Я проследил ее взгляд и увидел, как растекается по земле наша вода. Вновь я ощутил острый приступ жажды — чисто психологической, но от того, что я это сознавал, во рту не стало менее сухо.

— Так вдруг пить захотелось! — прохрипела Алиса, схватившись за горло.

— Ничего не поделаешь, — ответил я, — пока не найдем источник незаряженной воды. А чем дольше мы тут стоим, тем сильнее будем хотеть пить.

Бак был пуст. Нагнувшись, чтобы удостоверить сей печальный факт, я заметил у кустов нечто белеющее. Это оказались мои зубы. Повернувшись к Алисе спиной, я водрузил их на место и, чувствуя себя несколько увереннее, напомнил ей, что пора отправляться в путь.

Так мы и поступили. Разговоры Алисы все еще вертелись вокруг воды.

— Должны же здесь оставаться колодцы или ручьи, куда не просочилась зараза. Ведь Хмель течет только в реке, так?

— Если бы я был в этом уверен, то не стал бы брать с собой бак, — ехидно ответил я.

Она открыла рот, чтобы возразить, но тут мы услыхали голоса впереди, увидели пламя приближающихся факелов и поспешно спрятались в кустах.

Идущие по тропе громко распевали. Мелодию они позаимствовали из «Боевого Гимна Республики», но текст был на сильно исковерканной латыни — ударения приходилось расставлять там, где того требовала музыка; впрочем, пришельцев это не беспокоило. Вряд ли хоть один из них понимал, что поет.

Толпа завернула за поворот тропы и наткнулась на своего истекающего кровью бога.

— Пошли отсюда, — прошептала Алиса. — Если поймают, разорвут в клочья!

Я, однако, хотел остаться и понаблюдать за этими людьми, чтобы по их поведению выработать правильную линию общения с туземцами. Алиса согласилась со мной. Несмотря на нашу обоюдную неприязнь, я должен был признаться, что ума и смелости ей не занимать. А для нервозности у нее были серьезные причины.

Толпа повела себя не так, как я рассчитывал. Вместо того чтобы причитать и плакать, они сбились в кучу, явно не зная, что делать. Сначала я ничего не мог понять, но несколько брошенных фраз прояснили причину столь странного поведения — они просто опасались вмешиваться в дела полубога, даже такого полу-, как Поливиносел.

Их нерешительность только подчеркивалась молодостью — среди них не оказалось ни одного старше двадцати пяти, и все были великолепно сложены.

На тропе позади нас кто-то громко затрещал ветками. Мы с Алисой подпрыгнули от неожиданности. Ослопоклонники пустились наутек, как стая перепуганных кроликов. Мне хотелось присоединиться к ним, но я остался, лихорадочно молясь в душе, чтобы это не оказалось еще одно невообразимое чудище.

Но это был всего-навсего обнаженный туземец, тощий и высокий, с длинным тонким носом, похожий на преподавателя колледжа. Сходство усиливалось тем, что нос он уткнул в книгу. Я уже говорил, что при свете луны можно было свободно читать, но, правду сказать, не ожидал, что кто-то так и сделает.