Филип Фармер - Т. 19. Ночь света. Отче звёздный. Мир наизнанку

Кэрмоди встретился с Холмъярдом той же ночью, и в джипе они добрались до корабля, который теперь располагался не ближе чем в двадцати милях, потому что верхом горовицы могли покрывать солидные расстояния. В корабельной лаборатории у маленького монаха взяли массу анализов.

— Вы основательно похудели, Джон, — сказал Холмъярд. — Толстячком вас уже не назвать. Вы хорошо питаетесь?

— Лучше, чем когда-либо. Вы же понимаете, что мне приходится есть за двоих.

— Ну, мы не нашли в вашем состоянии ничего особо тревожного или опасного. Вы даже здоровее, чем раньше, потому что перестали таскать на себе жировые складки. А этот чертенок, что присосался к вам, раздается во все стороны. Из тех данных, что мы получили о горовицах, выяснилось, что яйцо растет, пока не достигает трех дюймов в диаметре и веса в четыре фунта.

Достоин восхищения биологический механизм, который позволяет яйцу питаться кровью своего приемного родителя, кем бы он ни был. Какие биологические структуры позволяют зародышу существовать подобным образом? Почему в нем не зарождаются антитела, которые должны убить его? Каким образом он извлекает питательные вещества из кроветока совершенно чуждого существа? Конечно, в какой-то мере ответ заключается в том, что размеры кровяных телец у него точно такие же, как и у человека; никаких отличий не удалось установить даже при микроскопическом исследовании. Примерно такое же и сочетание химических агентов. Но даже при этом… да, скорее всего нам удастся получить еще один грант для изучения этого механизма. И если нам удастся расшифровать его, польза для человечества будет неоценима.

— Надеюсь, что вы получите еще один грант, — сказал Кэрмоди. — К сожалению, дальше помогать вам я не смогу. Я должен предстать перед аббатом монастыря на Вайлденвули.

— Я не хотел говорить вам при встрече, — сказал Холмъярд. — Не хотел огорчать вас и усугублять ваше физическое состояние. Но вчера сел грузовой корабль. И доставил депешу для вас.

Он протянул Кэрмоди длинный конверт, усеянный множеством официальных печатей и штампов. Кэрмоди вскрыл его и прочел текст. Затем поднял глаза на Холмъярда.

— Судя по выражению вашего лица, новости, должно быть, не из лучших, — сказал тот.

— С одной стороны, нет. Меня информируют, что я до конца должен отбыть срок контракта, и не могу улетать, пока детеныш не вылупится. Но в день завершения контракта я обязан покинуть вас. Кроме того, я не имею права давать горовицам какие-либо религиозные установки. Они должны сами прийти к ним. Или, точнее, обязаны сами познать откровение — если оно вообще откроется им. По крайней мере, пока не соберется церковный собор и не придет к какому-то решению. Но к тому времени меня, конечно, тут уже не будет.

— А уж я позабочусь, чтобы ваш преемник не обладал такими религиозными установками, — сказал Холмъярд. — Прошу прощения, Джон, если я кажусь вам антиклерикалом. Но я убежден, что если горовицам и суждено обрести религию, то лишь свою собственную.

— Тогда почему же не свой язык и не свою технологию?

— Потому что и то и другое — суть орудия общения с окружающей средой. Рано или поздно они будут развиваться в точном соответствии с земными аналогами.

— Но разве им не нужна религия, которая подскажет, что они не заблуждаются в использовании и языка и орудий? Разве им не нужны этические представления?

Улыбнувшись, Холмъярд долго не отводил взгляда от Кэрмоди. Тот покраснел и замялся.

— Хорошо, — наконец сказал он. — Готов со всей убежденностью возразить вам. Нет необходимости перечислять историю возникновений всех религий Земли. Я убежден, что любое общество нуждается в действенном этическом кодексе, который даже без участия божественной силы будет карать нарушителей, обрекая их на вечные или временные страдания.

Кроме того, религиозные воззрения могут развиваться и совершенствоваться. Христианство двадцатого столетия заметно отличалось от взглядов двенадцатого столетия, и религиозный дух нашего времени во многих аспектах отличается от убеждений того же двенадцатого века. Кроме того, я не собираюсь обращать горовицев в свою веру. Моя Церковь запрещает мне подобные действия. Я могу лишь внушить им мысль о существовании Творца.

— Даже если они ее не понимают, — засмеялся Холмъярд. — Они слышат о Боге как о «Нем», но относятся к Нему как к женщине.

— Пол не имеет значения. Главное, что я в таком положении, когда не могу разуверять их в существовании бессмертия.

Холмъярд пожал плечами, давая понять, что не замечает разницы. Но сказал:

— Видя вас в таком расстроенном состоянии, я искренне сочувствую вам, потому что оно доставляет вам боль и страдания. Тем не менее помочь вам ничем не могу. И, кстати, ваша Церковь тоже.

— Я дал слово Туту, — сказал Кэрмоди, — и не хочу нарушать его. В таком случае она потеряет веру.

— Вы думаете, она считает вас Богом?

— Боже сохрани! Но должен признать, меня беспокоит, что такое может случиться. Правда, пока они никак не давали мне понять, что воспринимают меня в подобном качестве.

— Ну а когда вы покинете их? — спросил Холмъярд.

Кэрмоди так и не смог забыть прощальную реплику зоолога. В ту ночь уснул он сразу, как провалился, и в первый раз за все время жизни с горовицами позволил себе спать допоздна.

Когда он проснулся, солнце было уже на полпути к зениту. Он увидел, что в наполовину достроенном селении царит сумятица, которая не имела ничего общего с хаосом и представляла собой какие-то целенаправленные действия. Взрослые как-то растерянно озирались, а молодежь была очень занята. Сидя верхом, они остриями копий гнали перед собой группу незнакомых горовицев, среди которых было несколько взрослых, но большей частью подростки в возрасте от семи до двенадцати лет.

— Что вы тут устроили? — возмущенно спросил Кэрмоди у Туту.

Лицевые мышцы вокруг клюва растянулись в улыбке, и она рассмеялась:

— Тебя не было прошлая ночь, мы не смогли рассказать, что задумать делать. А все равно отличный сюрприз, да? Мы решать гонять диких горовицев, что живут рядом здесь. Мы застать их во сне. Прогнать взрослых. Часть убить пришлось, это плохо.

— Почему вы это сделали? — с трудом сдерживаясь, спросил Кэрмоди.

— Ты не понимать? Мы думать, ты все понимать.

— Я не Господь Бог, — сказал Кэрмоди. — О чем я тебе часто говорил.

— Я иногда забывать, — перестав улыбаться, сказала Туту. — Ты сердиться?

— Я не сержусь, пока ты не рассказала мне, зачем вы все это сделали.

— Зачем? Так наше племя станет больше. Мы научить малышей, как говорить. Если они не уметь, то вырастут взрослыми. А взрослые не уметь говорить. Они станут как животные. Ты же не хочешь так, конечно?