Юрий Долгушин - Тайна невидимки (сборник)

Спокойный, мелодичный, постепенно нарастающий звук нарушает тишину моего рабочего кабинета.

Каждый раз эта примитивная мелодия, похожая вначале на жужжание приближающегося издали насекомого, вызывает во мне приятное ощущение комфорта и вместе с тем какое-то теплое чувство преклонения перед человеческим гением. И снова возникает в мыслях невольное сравнение современного телефона с прежним. Я помню слишком хорошо, как лет десять-пятнадцать назад резкий звонок на письменном столе заставлял меня вздрагивать от неожиданности и будил и пугал уснувшего ребенка…

Теперь я могу не прижимать к ушной раковине телефонную трубку. Как только послышалось тихое жужжание, я слегка коснулся вытянутой руки маленького буддийского божка, сидевшего рядом с чернильным прибором.

Приходят в движение законы электрических токов. Совершается целая вереница явлений, столь же простых, как и таинственных, связанных могучей технической логикой.

Невидимое насекомое прекращает свой полет. В стене, в небольшой нише, задрапированной шелком, возникает едва слышное шуршанье включенного репродуктора. Чуткий микрофон, улавливающий все, что слышит человеческое ухо, и тоже спрятанный в стене, позволяет мне разговаривать с моим далеким собеседником из любой точки комнаты так же, как если бы этот собеседник находился тут же. Впрочем, он действительно присутствует здесь. Все от того же легкого пожатия руки буддийской статуэтки верхний свет в комнате наполовину гаснет, большое зеркало у стола теряет свой блеск, перестает отражать предметы и… на его поверхности появляется знакомая фигура доктора Горна, моего старого друга.

— Я так и знал, что вы еще не спите, — говорит он. — Хотите совершить интересное путешествие?

— Сейчас? Но ведь уже 23 часа…

— Пустяки, дорогой мой! Нельзя же думать, что вы на этом основании откажетесь от небольшой прогулки на дно Байкала… К тому же спуск нашей новой батисферы начался уже 5 часов назад. Имейте в виду, что ледокол «Ангара» передает этот спуск сегодня только на моей академической волне и тут у меня сегодня собрался весь синклит наших ученых: биологов, ихтиологов, геологов… Впрочем…

Человек на зеркале повернулся и сторону, и по его лицу скользнул блик света.

— Кажется, уже прожектор что-то нащупал… Ну, ладно. Можете не двигаться с места. Я сейчас направлю объектив моего телепередатчика на экран — и вы окажетесь вместе с нами в батисфере… Телефон оставляем, будем делиться впечатлениями.

Передо мной промелькнула знакомая обстановка Горна, ученые, сидящие в удобных креслах перед его большим, темным экраном. Потом я продвинулся между ними (очевидно. Горн перенес штатив), и наши экраны совпали.

Мы увидели зеленую толщу воды. То и дело невидимый луч прожектора обнаруживал в воде изящные фигурки рыб. Отставая от нас. они исчезали вверху экрана. Вдруг снизу возникло какое-то светлое пятно.

— Стоп, Николай Васильевич! Дайте вправо, градусов на 20!

Горн из Москвы давал распоряжения на ледокол «Ангара», где его помощник управлял спуском батисферы. В батисфере были замечательные аппараты для освещения, фиксации на кинопленке, управления и телепередачи и не было ни одного живого существа.

А я, сидя в своей комнате, за тысячи километров от Байкала, видел, как в нескольких метрах от меня снизу подымалась ярко освещенная прожектором подводная скала…

25 октября 1941 года во всех школах Советской страны был очередной день географии. В большой аудитории Октябрьской районной школы собрались ребята, только что закончившие изучение Закавказья по учебникам, картам, по рассказам своих преподавателей. Теперь они должны были сами посетить эти далекие районы своей родины, посмотреть их горные цепи, реки, города, увидеть, как и какие люди живут там, услышать их речь.

Точно в назначенное время в зале погас свет, вспыхнул огромный экран, и вся аудитория поднялась с Тифлисского аэродрома на самолете, взявшем курс на юг.

Внизу простирались головокружительные горные кряжи. Через час показалось огромное озеро Гокча. Самолет снизился, и мы увидели рыбные промыслы, знаменитую гокчайскую форель. Потом снова поднялись и по узкому ущелью, по пути диких водопадов Занги, спустились к Эривани… Мы видели бескрайние табуны баранты в зеленой долине Аракса и белую двуглавую вершину Арарата…

А когда в зале снова возник свет, было трудно поверить, что мы никуда не летели, что только специальный телеоператор, выставив из окна кабины объектив камеры телепередатчика, совершил свой очередной «географический рейс»…

Остров Ушакова просит в одиннадцать тридцать, — сказала регистраторша.

Профессор Стоянов, врач полярного отдела Кремлевской больницы, посмотрел на часы. Десять минут… Он поднялся в верхний этаж, вошел в кабинет радиоприема и плотно закрыл за собой дверь. С этого момента ни один звук извне не мог проникнуть сюда сквозь стены, покрытые надежной изоляцией. Было слышно только слабое тиканье хронометра.

Профессор сел в мягкое кресло, взглянул на часы, подождал минуту. Потом набрал на диске приемника нужную волну и опустил рычажок.

На экране перед креслом появилась фигура молодого врача зимовки.

— Здравствуйте, Дерюгин! — сказал профессор. — Ну что у вас там?

— Начальник наш нездоров. Лежит уже два дня. — Дерюгин подробно изложил симптомы болезни. — Откровенно говоря, профессор, ничего не могу понять, странное заболевание. Решил обратиться к вам…

— Ну, ладно, давайте посмотрим больного.

Через минуту на экране появилась кровать, на которой лежал начальник зимовки. Он слабо улыбнулся профессору. Дерюгин обнажил ему грудь.

— У вас там тихо, как будто?

Молодой врач тоже улыбнулся.

— «Полярная тишина». Все наши на охоте.

— Ну, прекрасно. Давайте слушать.

Дерюгин переключил свой микрофон на микростетоскоп и стал прикладывать его к груди больного. В кабинете профессора из системы мощных репродукторов, расположенных по сторонам экрана, покатились большие, мягкие удары сердца, комнату наполнило мерное шипенье воздушных струн, проникающих сквозь мельчайшие извивы легочных путей…

Выслушивание кончилось.