Эдмонд Гамильтон - Рассказы. Часть 1

— Погодите… — пробормотал он, моргая подслеповатыми глазками. — Да вы же один из тех парней, что недавно вернулись. Выходит, были на Марсе!

— Был, — мрачно подтвердил я.

Очкарик поглядел на меня с восхищением.

— Скажите, ну и как там, в небесах?

Самолет уже поднялся в воздух, и я видел в иллюминатор, как аризонская пустыня быстро уходит вниз.

— По-разному. Там все иначе.

Ответ, казалось, полностью его удовлетворил.

— Ясное дело, иначе, — кивнул он. — Вы, наверное, теперь возвращаетесь домой, мистер…

— Хаддон. Сержант Фрэнк Хаддон.

— Так вы домой, сержант?

— Нет, я живу в Огайо, а этот самолет летит в Лос-Анджелес, — объяснил я. — Надо встретиться кое с кем, прежде чем вернусь в свой городок.

— Замечательно! Надеюсь, вы славно проведете время, сержант! — просиял очкарик и подмигнул, словно желая мне обойти все калифорнийские бордели и выпустить пар после долгого марсианского воздержания. — Вы отлично потрудились и заслужили нашу любовь и уважение. Я читал, что когда ООН пошлет на Марс еще пару экспедиций, мы построим там города, наладим регулярные пассажирские рейсы и тому подобное.

Я усмехнулся.

— Вам вешают лапшу на уши, мистер. Мы можем с таким же успехом превратить в цветущий сад пустыню Мохаве, это куда ближе, да и обойдется дешевле. Есть только одна причина, по которой нам все-таки стоит осваивать Марс — это уран.

Похоже, очкарик не совсем поверил мне, но спорить не стал:

— О да, конечно, — сказал он с напускным энтузиазмом. — Я слышал, что уран очень нужен для наших атомных станций, но… но это не все, верно?

— Это все, — сухо отрезал я. — Во всяком случае, на долгое, долгое время.

— Но, сержант, в газетах писали…

Я закрыл глаза и слегка вздремнул, пока мой неугомонный сосед пересказывал газетные бредни. А когда проснулся, лайнер уже заходил на посадку.

Мы спустились по трапу, и очкарик прочувственно потряс мне руку на прощанье.

— Рад был познакомиться с вами, сержант! Вам здорово досталось там, на Марсе. Я слышал, что многие парни из Второй экспедиции не вернулись на Землю.

— Да, — сказал я. — Я тоже слышал об этом.

На меня вновь нахлынул холод ледяных марсианских пустынь. Я поспешил в ближайший бар, опрокинул двойной бурбон и только после этого почувствовал себя лучше.

Выйдя на улицу, я поймал такси и назвал водителю Сан-Габриэль. За рулем сидел толстяк с широким красным лицом.

— Будь спок, — сказал он. — Ты небось один из тех парней, что летали на Марс?

— Точно. — Я уселся рядом с ним.

— Здорово! — воскликнул он, с радостным изумлением глядя на меня. — Ну и как там, в небесах?

— Не поверите, но в полете мы просто дохли от скуки, — усмехнулся я.

— Понятное дело. — Он вырулил на переполненную машинами улицу. — Когда мне было двадцать лет, я воевал в Европе с немцами, во вторую мировую войну. Нас встречали в сорок пятом как героев, но, честно говоря, девять десятых времени мы валяли дурака, ни черта не делали. Похоже, в армии мало что изменилось с тех времен.

— Вообще-то экспедиция на Марс не была армейской, — объяснил я. — Организовала ее ООН, но нами командовали офицеры, и дисциплина строилась по военному образцу.

— Конечно, там ни черта не изменилось, — упрямо повторил водитель. — Не надо объяснять мне, приятель, что это такое. Вспоминаю, как мы с ребятами в сорок втором…

Я откинулся на спинку сиденья и из-под прикрытых век лениво смотрел, как мимо мелькают дома, утопающие в зелени. Солнце било в переднее стекло и казалось раскаленным, а дышать в салоне было почти нечем. Не так, конечно, как в Аризоне, но все-таки.

Таксист спросил, куда мне надо в Сан-Габриэле. Я достал из кармана пакет, выбрал письмо с надписью «Джо Валинез» и прочел водителю обратный адрес. И вновь спрятал письма в карман. Хотел бы я никогда не получать их!

Но что делать, если родители Джо Валинеза написали мне прямо в госпиталь? И девушка Джима, и семья Уолтера. Пришлось пообещать повидаться с ними. Я всю жизнь считал бы себя последним мерзавцем, если бы плюнул на все и махнул домой в Огайо.

Теперь, в машине, я предпочел бы оказаться мерзавцем, но ехать домой, в Хармонвилл.

Валинезы жили в южной части Сан-Габриэля, в квартале, носившем заметный отпечаток мексиканского стиля. Здесь располагалось множество лавок и одно-двухэтажных домишек с огороженными двориками. Все выглядело очень мило и аккуратно, особенно после намозоливших мне глаза калифорнийских коробок.

Я попросил таксиста подождать, а сам вошел в магазинчик. За прилавком стоял высокий смуглый человек со спокойными, немного печальными глазами. Увидев меня, он на мгновение замер, потом басистым голосом позвал жену. Обойдя прилавок, он с трогательной улыбкой пожал мне руку.

— Вы, конечно, сержант Хаддон, — сказал он. — Мы так вас ждали.

Из подсобки появилась его жена, на первый взгляд слишком старая, чтобы быть матерью такого безусого мальчишки. Приглядевшись, я понял — она постарела от горя.

— Принеси стул, — сказала она мужу. — Что стоишь — видишь, гость устал с дороги? Он же прямо из госпиталя…

Я сел и тупо уставился на ящик с консервированным перцем. Валинезы стали расспрашивать меня обо всем: и как я себя чувствую, и рад ли вернуться на Землю, и что там с моей семьей, и прочее.

Они были воспитанными людьми и даже не заикнулись о своем Джо, но по глазам чувствовалось — они жаждали моих воспоминаний о своем погибшем сыне, как манны небесной. Мне было чертовски неловко, поскольку я мало знал Джо. Его ввели в состав экспедиции только за пару недель до отлета. А погиб он первым — откуда мне было его знать?

Я не нашел ничего лучше, чем спросить:

— Командование написало вам об обстоятельствах его смерти?

Валинез печально кивнул.

— Да — что он умер от перегрузок, спустя сутки после взлета. Очень трогательное письмо, сержант.

Его жена вздохнула:

— Да, сочувственное и, нам кажется, искреннее.

Она пытливо взглянула на меня и добавила:

— Но вы можете рассказать нам остальное, мистер Хаддон. Все подробности. Не бойтесь причинить нам боль.

Да, я мог — если бы захотел, конечно. Все происшедшее сразу после старта настолько сильно впечаталось в память, что я мог бы хоть ежедневно прокручивать это, словно кинокадры.

Я мог бы рассказать этой милой чете все о взлете, который убил их сына. Длинной колонной мы подошли к ракете-4, печатая шаг, и без спешки поднялись по пандусу внутрь. То же самое происходило и у 19 остальных ракет, входивших в состав Второй экспедиции.

Я чуть «перемотал» пленку моей памяти вперед и увидел себя в отсеке 14, вместе с десятью другими парнями. Мы лежали, спеленутые, в гамаках, окруженные со всех сторон металлическими стенами, в которых не было даже крошечного иллюминатора. Каждый раз, когда на плато рядом с нами стартовала очередная ракета, нас подбрасывало, словно на спине необъезженного мустанга. Наконец очередь дошла и до нас. Раздался оглушительный грохот, и чья-то невидимая рука вдавила нас в гамаки так, что мы не могли вздохнуть. Кровь гудела в ушах, в желудке плясали таблетки, которыми нас напичкали перед стартом, а из-за металлических стен доносился чей-то громоподобный вой: «Б-р-роом! Б-р-роом! Б-р-р-роом!..»