Любен Дилов - Упущенный шанс

Понимая, что от него требуется, он склонился и осторожно поцеловал смуглое запястье. Только тогда цветок перешел к нему в руки.

— О! — воскликнула женщина с восхитительным кокетством. — Я вижу, вы настоящий рыцарь и умеете ценить красоту. Поверьте, мне впервые целуют руку!

Конечно, он и не думал ей верить, тем более, что она сама напросилась на этот поцелуй. Вот только интересно — почему? Знакомых ему женщин раздражал старинный обычай целовать руку, они считали, что этим подчеркивалось в прошлом неравенство полов, лицемерное отношение к женщине как к богине, возведенной на пьедестал. Однако в последнее время что-то, судя по всему, изменилось. Недавно он обратил внимание на то, что Миранда часто с упоением принималась целовать ему руки, как будто благодарила за любовь, которую он ей дарил, и символически признавала над собой его власть. А раз даже такая вольнолюбивая дочь прерий, как Миранда, позволяла себе отрицать тем самым эмансипацию, то, значит, в обществе действительно что-то менялось, а он почему-то долго не замечал этого.

— Так, значит, вас зовут Миранда.

Он чуть не сказал «вас тоже», но вовремя спохватился.

— И… и это ваш любимый цвет?

Он не знал, как называется этот цветок и что ему с ним делать. Не знал он и как продолжить разговор.

— Да. — коротко ответила она, и ее темные глаза полыхнули пламенем затаенной до времени страсти.

Примерно с месяц назад та, другая Миранда как-то заметила: «Ты знаешь, синий цвет мне почему-то кажется холодным, мелким, не понимаю, как я могла любить его столько лет. Теперь я отдаю предпочтение фиолетовому. По-моему, в нем есть мудрая выстраданность грусти, жар не угасающей со временем неразделенной любви…» И хотя он был совершенно равнодушен ко всем цветам радуги, ему стало ясно, что с его индианочкой чтото происходит. Иначе с чего бы это она заговорила вдруг таким старомодным поэтическим языком? А цветок, от которого ему так хотелось избавиться сейчас, тоже был фиолетового цвета.

— Только прошу вас, не ставьте его в какую-нибудь хорошую и бездушную вазу! Лучше опустите его в красивый бокал. Я бы непременно поставила его в свой любимый бокал! Чтобы он тоже пил из него!

Миранда не произнесла, а как бы пропела это мелодичным голоском, и он снова уставился на нее так, как только что у порога.

А она улыбалась ему, и появившиеся вдруг у нее на щеках прелестные ямочки совершенно изменили ее лицо. Теперь оно потеряло надменное выражение и было лицом простодушной девушки, с интересом рассматривающей обстановку салона.

— О, как у вас красиво! Да иначе и быть не может! Еще по тому, как вы приняли цветок, я поняла, что вы понимаете красоту и умеете создавать ее. Такие мужчины встречаются теперь не столь уж часто…

— Прошу вас, садитесь! — прервал он ее, поскольку красота цветка оставила его равнодушным, а к убранству салона он не имел никакого отношения. Совершенно сознательно он указал ей на канапе, а не на розовый диван.

— Я что-то не так сделала? — спросила она, и губы у нее задрожали совсем как у ребенка. — Простите меня, пожалуйста, это все потому, что вы меня очень… Вы меня очень смущаете.

И, наверное, от смущения опустилась как раз на розовый диван. Он засмеялся, прежняя ирония снова заговорила в нем.

— Смущаю? Чем же, позвольте поинтересоваться?

Миранда притушила огонь, горевший в ее глазах, взмахом длинных ресниц и стыдливо сжала колени.

— Мне трудно будет объяснить. Может быть — силой, которая в вас чувствуется. Настоящая мужская сила. Она завораживает, но и пугает, очаровывает и одновременно вызывает протест, так как требует покориться ей.

Почувствовав, как налились силой его по-интеллигентски хилые мускулы, и испытывая от этого восторг, он едва сдерживался, чтобы не вскочить: Позвольте, в таком случае, принести мой самый любимый бокал, а потом…

Что будет потом, он не знал, но на него накатила волна радости, а потом, наверное, станет еще забавнее. Да, из-за этих ямочек и заварилась вся эта каша.

Блондинки с ямочками они не нашли, вот и прислали эту брюнетку, ведь он сам настаивал на ямочках, подчеркивал это. Впрочем, посланная ими особа тоже была хороша, пока приходилось с этим согласиться.

Конечно, она несет чепуху, ее речь полна избитых клише, наверное, ей приказано держаться именно так, ведь известно, что во все времена влюбленные говорили друг другу милые глупости.

Поскольку у него никогда не было любимой посуды, он вернулся с первым попавшимся ему на глаза бокалом, в котором небрежно торчал цветок, и остановился, ожидая услышать очередной комплимент. Он не обманулся в своих ожиданиях.

— О, как вы его несете! Словно собираетесь положить на алтарь драгоценную жертву! — воскликнула гостья.

Теперь даже такие выспренные архаичные, словно специально для него подобранные, фразы не могли испортить ему настроения. Теперь он по-настоящему увлекся игрой, подогреваемый любопытством, над которым почти перестал иронизировать. Он поставил бокал с цветком на колени женщины, низко склонился перед ней.

— Вот это и будет наш алтарь!

— Не заставляйте меня краснеть! Прошу вас! — прошептала Миранда и с трогательным смущением робко уперлась руками в его плечи, как будто собираясь оттолкнуть. Но, разумеется, ничего подобного она не сделала.

— Разве богине пристало краснеть? — воскликнул он, продвигая бокал вверх и пытаясь отвоевать еще одну позицию.

— Да, если ей трудно устоять перед соблазном… — все так же шепотом ответила Миранда.

Oн в очередной раз изумился. Никаких ямочек и в помине не было на ее холодном, надменном лице — лице античной богини, изваянном из темного мрамора. И выражение этого лица никак не вязалось с только что сделанным признанием. Только в темных глазах вспыхивали веселые огоньки — в полном соответствии с модной тенденцией сезона.

— Могу я вас поцеловать? — спросил он, понимая, что без разрешения не посмеет прикоснуться к этому прекрасному лицу.

— Если не побоитесь… Потому что… я немного боюсь.

О, она намекает на любовный трепет. Он должен был признать — гостья отлично справлялась со своей ролью.

Он попытался найти ее губы, но его остановил страстный шепот Миранды:

— Прошу вас, не будьте со мной грубым… Я хочу, чтобы вы были ласковы со мной…

Конечно, он имел право ответить: «Я буду вести себя так, как мне заблагорассудится, ведь именно за это я и платил!» или пошутить: «Не бойся, ты ведь не хрустальная!», но вместо этого он осторожно, благоговейно охватил ее лицо ладонями и поцеловал сначала в обе щеки, с которых таинственным образом куда-то подевались ямочки. И ямочки, вернувшись на свое место, затрепетали, подобно лепесткам цветка.