Артем Желтов - «Если», 2015 № 03

Логинов лауреат премий «Аэлита», «Великое кольцо», «Странник», «Интерпресскон», «Звездный мост», «Сигма-Ф», «Портал», «Большой Зилант», Беляевской премии.

© Даниил «DAHR» Кузьмичев. илл., 2015

/фантастика

/нанотехнологии

/искусственный интеллект

— Ваша сестра у двери, — сказал Дом.

— Как она?

— Выглядит взволнованной.

Ну еще бы.

— Впусти ее.

Джин была в своем репертуаре. Нарядилась в стиле конца шестидесятых — цветастая хипповская футболка, застиранная джинсовая мини-юбка, потрепанные мокасины и все дела. Ее светло-зеленые глазищи смотрели на меня сквозь круглые линзы очков с проволочной оправой. Она откинула примерно ярд грязно-блондинистых патл за плечо и уперла руки в бока.

— Я ушла от Питера, — заявила она.

Это я знал.

Мы с Питером были хорошими друзьями до того, как он женился на моей сестре, — тогда, в Прошедшем. Затем он стал моим зятем, и дружба отчего-то увяла. И все же он позвонил мне, когда разыскивал Джин.

— Он жил двойной жизнью. Ты знал? — поинтересовалась она, зловеще прищурившись.

— Конечно же, нет, — солгал я.

Я отнес ее рюкзак в гостиную. Рюкзак был абсурдно громадный, а наверху был приторочен спальник с узором под турецкий огурец. При этом весила эта штука подозрительно мало. Нуль-грав, вмонтированный в алюминиевый каркас?

Джин плюхнулась на кожаную кушетку, стоявшую напротив камина, и, нахмурившись, уставилась на мою видеостену.

— Что за фигню ты смотришь?

Видео остановилось, когда я пошел открывать дверь. На экране застыла миловидная женщина в наряде монахини — ее изображение было грубо совмещено с фоном — чистым голубым небом.

Я передернулся.

— Старое телешоу из Прошедшего. «Летающая Монашка». Один из моих клиентов обожает старые сериалы. «Мать моя машина», «Мой любимый марсианин», «Герои Хогана».

— Этот я вроде бы помню.

— Комедия о заключенных нацистского концлагеря.

— Ага.

Она внимательно оглядела потрепанную древнюю мебель, статические принты на стенах — и глаза ее медленно озарились пониманием. Джин повернулась к паре картин Клее, висевших по обе стороны от камина: «Поэт и его жена».

— Это дом, в котором мы выросли.

Я кивнул. Она ведь никогда не навещала меня.

— И каково жить здесь одному?

— Просто прекрасно.

Сестра покачала головой. Разговор обо мне был окончен.

— Разве тебе не любопытно? — спросила она, — Не хочешь узнать о том, что сделал Питер?

— А я думал, вы, ребята, вместе ездили на Вудсток.

Интересно, на скольких Вудстоках она побывала?

— Мне казалось, что на Вудстоке люди не блюдут моногамию?

— Конечно, нет! Это же грязная кислотная оргия.

— Так в чем проблема?

— Он жил двойной жизнью. Спараллелился, чтобы быть одновременно со мной и с Моникой.

Что-то такое я и предполагал. В последние несколько лет мы с Питером отчего-то были не на одной волне — в разговоры прокрадывалась нотка диссонанса. Параллелизм не слишком популярен среди представителей рабочего класса. Дополнительные копии накладны. Арендовать два тела в десять раз дороже, чем одно. А три — в сто. Цайтгайст [7] Zeitgeist — дух времени (нем.). благосклонен к разнообразию, до определенной степени. Слава Богу.

Моника была подружкой невесты на свадьбе Джин. С ними тремя всегда все было непросто.

В дверь позвонили.

— Не хочу его больше видеть. Никогда.

Мне знаком был этот тон. Она говорила серьезно.

— Я скажу ему, чтобы шел домой.

Они могли разобраться с этим позже. И где-нибудь в другом месте.

У Питера был измученный вид. Руки в карманах джинсов. Видавшая виды кожаная куртка «пилот» — копия той, которую, по моим воспоминаниям, он носил в колледже. Он сумел даже выдавить свою фирменную полуулыбку.

— Она здесь, да? — спросил Питер.

— Иди домой.

— Мне надо ее увидеть.

Я почувствовал, что Джин стоит у меня за спиной, и оглянулся.

В маленькой руке с побелевшими костяшками пальцев сестра сжимала мой нож для разделки мяса.

Когда она отпихнула меня в сторону и пронеслась мимо, я только вздохнул.

Питер даже не стал вытаскивать руки из карманов.

— Да ладно тебе, — выдохнул он, глядя вниз, на торчащую из его цветастой хипповской футболки рукоять ножа.

Лезвие засело где-то неподалеку от сердца. На футболке расцветало алое пятно, стирая веселое буйство красок.

— Что за детский сад, — проворчал Питер.

Лицо его стремительно бледнело.

— Иди нахрен, Питер, — отозвалась Джейн.

Она провернула нож в ране, и струя крови забрызгала ей грудь и лицо.

Питер упал на колени. Его глаза закатились. Я опустил раненого на землю. Проверил пульс. Все было кончено. Я вытащил нож. Металл скрипнул о кость. Придется покупать новый или стереть эти воспоминания.

Мы вернулись в гостиную. С ножа капала кровь, и я бросил его на журнал, лежавший на кофейном столике. Джин плакала. Она была из тех, кого уродует плач. Сопли, красные глаза и все такое.

Я сел на скамеечку у ее ног, взял Джин за руку и сказал:

— Все кончено.

Хотелось бы надеяться, что это так.

Она кивнула, потому что внятно говорить не могла.

— Я поставлю чай.

Чай был моим спасением в таких ситуациях. Чтобы заварить его, требовалось несколько минут. Он был безвреден. И мне не придется смотреть, как сестра плачет — что, откровенно говоря, меня сильно огорчало. Самое оно для позднего утра. Значит, чай.

— Ромашковый?

Джин кивнула.

Оставив ее в гостиной, я смыл кровь с рук, наполнил чайник водой из-под крана и поставил его на конфорку. Требовалась минута или около того, чтобы вода закипела и чайник засвистел. Обычно эта минута потерянного, потраченного впустую времени доставляла мне удовольствие.

Но на сей раз Дом шепнул мне на ухо:

— Там Питер. Опять.

На сей раз у Дома хватило ума не звонить во весь голос. Водить я не особо люблю, а город терпеть не могу, поэтому выбрал пригород неподалеку от точки воспроизводства — маленькое местечко прямиком из поздних семидесятых, двухуровневые ранчо с алюминиевыми карнизами. Мой дом стоял в самом конце переулка, среди мягких изгибов холмов, в Прошедшем бывших центром Нью-Йорка.

Пока я пытался сообразить, что бы сказать Питеру в личном сообщении, в дверь начали молотить кулаками. Я выключил конфорку.

— Я открою, — выкрикнул я, поспешно вышел из кухни и приоткрыл дверь.

Питер стоял опустив голову, глядя на свое тело и хмурясь.

— Мне надо поговорить с ней, — сказал он.

— Позже. Сейчас ты едва ли удостоишься хоть одной фразы.