Грег Иган - Лестница Шильда, роман

В десятую ночь Ускорения Чикайя проснулся, когда на его лицо стала капать какая-то жидкость. Он открыл глаза и увидел абсолютную черноту, затем высунул язык, чтобы поймать пару капель. Это была вода, но какого-то странного, слегка металлического привкуса. Он вообразил, как по потолку медленно ползет змеящаяся трещина, как тепло от радиаторов высоко над ними постепенно проплавляет сковавшую мир стужу.

Он вывернулся из одеял, ухитрившись не разбудить Мариаму, и стал нашаривать лампу. Когда он включил ее и поднял над головой, стало видно, как откуда-то сверху, из толстой трубки теплообменника, течет тонкая струйка жидкости, собираясь в прямоугольном лотке у изголовья. Мариама пошевелилась, потом затемнила глаза.

― Что это?

― Вода. Капает откуда-то с крыши. Нам надо переместиться.

Он повел лампой в другом направлении, отыскивая протечки в других трубах. Потом заметил радужный просверк на самом верху трубы — там-то и крылась причина всех бед.

― Это что, масло?

С чего бы это маслу капать с крыши? Насколько знал Чикайя, немногие движущиеся части машинерии были вынесены за пределы здания, да и места их контакта, если такие вообще имелись, молекулярной толщины. Может быть, так преломляется свет в ледяных кристаллах? Но почему они такие тонкие и плоские?

Он понимал, что ответ совсем прост, но загадка не поддавалась. Было холодно. Частью сознания он хотел снова забраться под одеяла и свернуться калачиком, отрешившись от всего. С другой стороны, когда же не воспользоваться новообретенной свободой, не проявить храбрость, как сейчас?

Он сказал:

― Я на крышу.

Мариама, моргая на свету лампы, смотрела на него, явно потеряв дар речи.

Чикайя обулся, оделся и пошел прочь, забрав лампу с собой. Ему пришлось сделать вокруг здания два круга, прежде чем отыскалась достаточно надежная водосточная труба. Лампу он повесил за цепочку на шею, как странноватое украшение, и решительно полез по трубе, цепко обхватывая ее коленями и предплечьями. Поручней не было, а поверхность подмерзла, и он часто соскальзывал. Когда это произошло впервые, он запаниковал и чуть не сдался, но полимерная поверхность трубы не могла его всерьез оцарапать. Скатившись вниз дважды, он понял, что, если не расслабить хватку в тот момент, когда начинаешь соскальзывать, а, напротив, усилить ее, то можно остановиться за долю секунды и почти не потерять с таким трудом покоренной высоты.

Он добрался до крыши и скорчился на покатых плитах. Ноги и руки ныли, спину заливал ледяной пот. Он стал энергично хлопать в ладоши, чтобы восстановить кровообращение, пока не сообразил, что от этого понемногу пятится назад, рискуя свалиться с семиметровой высоты. Телу, в котором он родился, это может причинить серьезный ущерб. И, что еще хуже, скрыть всю историю от родителей не удастся. Взяв себе новое тело в двенадцатилетнем возрасте, он станет всеобщим посмешищем на столетия.

Он опустился на корочки и начал осторожное путешествие по крыше. Теперь он уделял гравитации такое же пристальное внимание, как и будучи Замедлен. Он понятия не имел, в верном ли направлении движется. Впереди маячили какие-то темные формы, но это могло ничего не означать. Он перебросил лампу со спины в более полезное положение и тут же заметил длинную царапину на тыльной стороне правой ноги. Она сочилась кровью. Что-то оцарапало его, когда он съезжал по водосточной трубе, но рана не очень болела, поэтому, скорее всего, она неглубока.

Вблизи радиаторные ребра оказались очень внушительными, массивными, каждое шириной в сажень. Он обогнул махину, посветил лампой в прямоугольные зазоры между ребер, но источника утечки не нашел.

Мариама позвала:

― Что-то отыскал?

Ее голос доносился снаружи. Она тоже вышла на улицу.

― Пока ничего.

― Мне подняться?

― Не надо, позаботься о себе. — Его тут же кольнуло, когда он виновато представил себе, как прозвучали эти слова. Впрочем, по высоким стандартам Мариамы они едва ли могут считаться презрительными. Это с ним такое впервые с тех пор, как он с ней познакомился — не часть какой-то сложной стратагемы, нацеленной на то, чтобы ввергнуть ее в замешательство или угодить ей. Он предпочитал выглядеть равнодушным, иначе давно бы уже свихнулся. Но не в этот раз. Только не в этот.

И тут в свете лампы снова сверкнула радуга, увиденная им изнутри. Какая-то маслянистая пленочка неравномерными пятнами покрывала ребро примерно на половину его длины. Чикайя приблизился и потрогал ее пальцем. Она была липкой на ощупь и пристала к его коже, покрыв ее слоем толщиной, может быть, в долю миллиметра. Счищая ее с пальца, он заметил, что она не рвется, как что-то вязкое (и, как правило, приторное на вкус), а упруго растягивается. Но когда он поднес палец к лампе, кожа выглядела так же, как обычно. Он не чувствовал на ней влаги или гладкой пленки. Это совершенно точно не смазка вроде тех, что ему доводилось видеть, и уж наверняка не лед.

Он поднес лампу еще ближе в поисках поврежденного канала циркуляции хладагента. Наверняка утечка оставила след, хотя он по-прежнему не мог понять, с какой стати в хладагент подмешано такое липкое вещество. Антифриз, что ли?

Он весь трясся от холода, но был в самом что ни на есть упрямом расположении духа.

В центре участка пленки, освещавшегося лампой, возникла маленькая дырочка. Он держал лампу как мог ровно и смотрел, как отверстие расширяется. Как только пленка отступила до границ теневой области, дырочка перестала разрастаться.

Чикайя переместил лампу к следующему пятну. Все повторилось: лампа будто расплавляла пленку. Но ведь луч вообще не источал тепла. Может, это какая-то фотохимическая реакция?

Он вернулся к первому участку. Оказалось, что дырка ужалась примерно наполовину, пока он отходил. Он проделал третье отверстие в пленке и отошел посветить на вторую дыру. И она тоже стянулась.

Чикайя попятился от межреберной щели и присел на черепицу. Он слышал, как стучат его зубы. Вполне возможно, что свет расщепляет молекулы, из которых построена пленка, а когда он убирает лампу, химическая реакция, по которой они возникли изначально, восстанавливает их в прежней форме. Известны смеси простых химических веществ, для которых характерно крайне сложное поведение. У него нет никаких прав бросаться заученными на школьных уроках биологии фразочками вроде «отрицательного фототропизма».

У него дрожали руки. Мариама молчала с тех пор, как они последний раз перекинулись словечком. Наверное, она снова пошла спать.

Он поднялся и внимательно обследовал остальные ребра радиатора. Но пленка наросла только с одной стороны одного ребра.

Он извлек из кармана складной ножик, раскрыл его и поскреб пленку. Визуально поверхность не изменилась, но, отняв лезвие, он заметил на кончике какой-то восковидный налет.