Георгий Гуревич - Борьба с подземной непогодой

Стояла глубокая осень. Охотское море было одето непроглядным туманом. Виктор дышал холодной сыростью и смотрел, как выплывают из молочной мглы серо-зеленые валы. Хотя его жестоко мучила морская болезнь, он не уходил в каюту, ибо настоящий геолог должен стойко переносить лишения и не терять работоспособности. Работы у Виктора пока еще не было, но он мог тренировать свою стойкость.

Когда пароход вошел в Авачинскую бухту, на сопках повсюду лежал снег. Авача красовалась в своем голубовато-белом наряде, словно гордилась обновками. Кто бы подумал, что под этим белоснежным покровом скрывется свирепый вулкан, словно волк в бабушкином чепце.

Железных дорог на Камчатке все еще не было, здесь путешествовали или на самолете, или на собаках. Виктору пришлось воспользоваться лохматой тягой. Вдвоем с проводником он прошел 300 километров на лыжах (собаки везли аппаратуру), с непривычки уставая, мучась с собаками и с восторгом встречая каждое приключение. Для того его и учили в институте, чтобы по нетронутому снегу мчаться за собачьей упряжкой, наращивать сосульки на меховом воротнике, ночевать на снегу у догоревшего костра, обмораживать щеки и оттирать их. Никаких удобств! Как говорил Сошин: «Удобства — палка о двух концах. Запасливый — раб и сторож вещей, умелый — владыка своего времени. Запасливый выгружает и нагружает, умелый находит минералы».

Виктор устал, продрог, каждый мускул у него болел от напряжения, но он радовался лишениям. Наконец-то, он приближается к настоящей геологии.

На последнем переходе собаки вывалили его из саней и умчались вперед. Проводник погнался за ними, Виктор остался один. Одна лыжа у него сломалась и кое-как, ковыляя на полутора лыжах, Виктор шел по следу целую ночь напролет. В темной тайге было жутковато. Он нервно прислушивался к ночным шорохам. Издалека доносился вой, волчий или собачий — Виктор еще не умел различать. На полянах, где снег был тверже, след саней и лыжня пропадали. Тогда Виктор искал среди ветвей ныряющий ковш Большой Медведицы и, на продолжении первых звезд — Альфы и Беты, мерцающую Полярную. И Виктор был очень горд, когда поутру он вышел на опушку и увидел за рекой большую деревню с домами, разбросанными без всякого порядка по камчатскому обычаю. Здесь было слишком много свободной земли, а дорог и строений — слишком мало, поэтому незачем было выстраивать в ряд немногочисленные дворы. В стороне от деревни на ближнем берегу стоял большой дом, похожий на сельский клуб или школу. Алый флаг рдел на снежном фоне, словно горячий уголек в золе. Виктор узнал вулканологическую станцию (он видел ее на фотографиях) и поспешил к дому, который должен был стать его собственным домом, по крайней мере, на год.

На дальних зимовках очень любят приезжих, и Виктора встретили, как долгожданного родственника. Пока женщины хлопотали на кухне, мужчины повели его в камчатскую баню. В ста шагах от станции из-под земли выбивался горячий источник. Он был окутан густым паром и окаймлен зеленью. В это морозное утро среди бесконечных снегов трава выглядела просто нелепо. Казалось, художник по ошибке капнул зеленой краской на зимний пейзаж. Температура воды доходила до 75 градусов, поэтому залезть в источник было нельзя и зимовщики мылись в специально вырытой яме, где смешивалась горячая подземная вода и ледяная — из проруби на близлежащей реке.

Потом в честь новоприбывшего был устроен целый пир. Виктор испробовал все местные деликатесы: медвежий окорок, жареную чавычу, варенье из жимолости, чай с сахарной травой. Чавыча была нестерпимо солона, трава показалась Виктору приторной и противной, но он мужественно ел и хвалил, не хотел показать себя изнеженным горожанином.

За обедом Виктор познакомился со всеми работниками станции. Их было пятеро, Виктор — шестой. Начальником зимовки и старшим геологом был Александр Григорьевич Грибов, молодой ученый, лет 28 — 30 с тонким профилем и высоким красивым лбом. Несмотря на молодость, он считался видным вулканологом. Его догадки о строении вулканов признавали большие ученые. Он выдвинул смелую мысль о связи между извержениями и колебаниями уровня океана и, желая подтвердить ее наблюдениями, второй год зимовал у Горелой сопки.

Младший геолог Петр Иванович Спицын был старше старшего геолога лет на 25. Это был полный добродушный человек с седой бородкой. Жена его Катерина Васильевна — решительная женщина с громким голосом и с заметными усиками — работала на станции в качестве химика. Оба они жили здесь безвыездно 4 года и считали подножье вулкана самым уютным уголком на земном шаре. Всего на станции работали две женщины; Катерина Васильевна была старшей из них, но обязанности хозяйки выполняла не она, а Тася — коллектор, лаборантка, завхоз, повар и уборщица зимовки — очень миловидная девушка с черными блестящими волосами, удлиненными монгольскими глазами и нежным румянцем, проступавшим под смуглой кожей. Пятый работник — хмурый мужчина, лет 37 с лицом, изборожденным белыми шрамами, назвал себя Ковалевым. О его профессии Виктор узнал позже.

Накрытый стол, белая скатерть, окорок, в печке потрескивают дрова, уютно скрипят половицы под ногами, от жаркой топки горит лицо. Какие же тут лишения, какие тут опасности?

— А где вулкан? — вспомнил Виктор.

Но Горелую сопку нельзя было показать. Как застенчивый ребенок, вулкан спрятался от гостя, закрылся плотной пеленой тумана.

— Завтра, если вам не терпится, можно будет слетать, — сказал начальник станции Грибов.

— Слетать? Разве у вас свой самолет?

— Да, вертолет. И летчик свой. Вот он — за столом… Кланяйся, Степан. Ты еще не представился своему завтрашнему пассажиру?

— Куда спешить? Успеет еще налетаться, — небрежно отозвался Ковалев.

— Нет, пожалуйста, завтра же, — взмолился Виктор.

Грибов поддержал его.

— Степа, нового товарища необходимо познакомить с вулканом, — сказал он строго и настойчиво.

— Ну, если необходимо, полетим хоть сейчас.

— Завтра, если будет летная погода…

— Для Ковалева не бывает нелетных погод, — отрезал летчик.