Роджер Желязны - Возвращение палача

Он не встал с кресла.

— Так вот тот человек, — сказал он протягивая мне руку. — Я рад с вами познакомиться. Каким именем вас называть?

— Зовите Джоном, — предложил я.

Он сделал легкий знак Ларри и тот ушел.

— На улице холодно. Сходите себе за выпивкой, Джон. Она на полке, — он показал влево от себя, — и раз уж вы будете там, захватите что-нибудь и для меня. На два пальца бурбона в стакан воды. И все.

Я кивнул, пошел и налил парочку стаканов.

— Садитесь, — он показал на ближайшее кресло, когда я принес стаканы,

— но вначале дайте мне посмотреть тот прибор, который вы принесли.

Я развернул пакет и подал ему в руки шлем. Он отхлебнул и отставил стакан в сторону. Взяв шлем обеими руками, он изучал его, наморщив лоб, крутил так, чтобы осмотреть со всех сторон. Затем поднял и надел на голову.

— Неплохо сидит — сказал он и затем в первый раз улыбнулся, — и вновь явилось лицо, которое было знакомо мне по старым фотографиям. Усмехающееся или яростное — оно всегда было либо в том, либо в другом выражении. Я никогда не видел его испуганным — ни в газете, ни в журнале, ни на экране.

Он снял шлем и положил на пол.

— Изрядно пришлось поработать, — заметил он. — Не совсем то, о чем мечталось в прежние дни. Но Дэвид Фентрис все же создал его. Да, он говорил нам о нем… — он поднял стакан и отхлебнул. — Очевидно, что вы единственный, кто сможет использовать его. Как вы считаете? Будет эта штука работать?

— Я был в контакте с Палачом только пару секунд, так что лишь мимолетно уловил его, это немногим больше, чем предположение. Но я почувствовал, если бы у меня было побольше времени, я смог бы справиться с его цепями.

— Скажите, а почему эта штука не спасла Дэйва?

— В той записи, что он отправил мне, было сказано, что внимание его было приковано к компьютеру — он за ним работал — и потому его застали врасплох. Видимо, запись заглушила сигнал тревоги, поданный прибором.

— Почему вы не сохранили запись?

— Я стер ее по причинам, не относящимся к делу.

— По каким?

— По личным.

Его лицо из желтого слало багровым.

— Человек может заработать массу неприятностей, скрывая улики и осложняя работу правосудию.

— Тогда у нас с вами есть нечто общее, не так ли, сэр?

Его глаза впились в меня: такое выражение — я сталкивался с ним раньше — было только у тех, кто не желал мне добра. Он сохранял этот свирепый вид несколько секунд, затем выдохнул, казалось, расслабился.

— Дон сказал, что есть несколько вещей, насчет которых беседовать с вами бесполезно, — вымолвил он наконец.

— Верно.

— Он не предает своих агентов, но вы знаете, он рассказал мне кое-что о вас.

— Догадываюсь.

— Кажется, он высокого мнения о вас. И все же я попытался разузнать о вас побольше по своим каналам.

— И?..

— Я не смог этого сделать — хотя мои источники всегда хорошо служили мне для подобной работы.

— Итак?..

— Итак, я немного удивился и поразмыслил. Действительно — то, что я ничего не смог почерпнуть из моих источников информации, интересно само по себе. Возможно, это даже разоблачает вас. Я гораздо полнее, чем большинство людей, осознаю тот факт, насколько это не соответствует закону о полноте регистрации информации, принятому несколько лет назад. Центральный банк данных вбирает в себя информацию об огромном количестве личностей — я бы рискнул сказать, о большинстве — регистрируя тем или иным образом их существование. Среди не желавших регистрироваться было три больших группы: те, кто был слишком невежественен, те, кто не одобряли эту систему всеобщего контроля, и те, кому контроль мешал совершать противоправные действия. Я не пытался определить, к какой категории вы относитесь, не намеревался судить вас. Но я полагаю, что, наверняка, существует сколько-то «безличных», незарегистрированных личностей, скользящих в этом мире, не отбрасывая тени, и мне на ум пришло, что вы можете быть чем-то вроде этого.

Я отхлебнул из стакана.

— Ну, а если это и так? — спросил я.

Он снова угрожающе и гнусно ухмыльнулся мне в лицо и ничего не сказал.

Я встал и прошелся по комнате к тому месту, где, как мне показалось, когда-то стояло его кресло. Я стал рассматривать акварель.

— Не думаю, чтобы вам следовало задавать вопросы, — заметил он.

Я не ответил.

— Вы скажете что-нибудь?

— А что вам хотелось бы услышать?

— Вы можете спросить меня, что я собираюсь делать с этим своим подозрением.

— И что вы собираетесь делать с этим своим подозрением?

— Ничего, — ответил он. — Так что возвращайтесь сюда и садитесь.

Я кивнул и вернулся.

Он изучал мое лицо.

— Возможно ли такое — что вы только что обдумывали, как со мною проще разделаться?

— С четырьмя телохранителями за дверью?

— С четырьмя телохранителями за дверью.

— Нет, — ответил я.

— Врете и не краснеете.

— Я здесь для того, чтобы помочь вам, сэр. А не для того, чтобы отвечать на вопросы. Для этого меня нанимали — насколько мне известно. Если в условиях найма появилось какое-то изменение, я хотел бы о нем узнать.

Сенатор побарабанил кончиками пальцев по пледу.

— У меня не было желания причинить вам какие-нибудь неприятности, — сказал он. — В действительности, мне необходим человек вроде вас, и я был весьма уверен, что кто-то, вроде Дона сможет выудить подобную личность. Ваше необычное поведение и совершенное знание компьютеров вкупе с чувствительностью к некоторым проблемам делают вас полезным и необходимым мне. Есть масса вещей, о которых мне хотелось бы вас расспросить.

— Давайте, — сказал я.

— Не сейчас. Попозже, если у нас будет время. Все, что будет лишним, не пойдет в запись. Куда более важно — для меня лично — что есть такие вещи, о которых я хочу вам рассказать.

Я нахмурился.

— За свою жизнь, — продолжал он, — я понял, что лучшее средство заставить держать рот на замке касательно моих дел — это оказывать ему одновременно ту же самую услугу.

— Вы вынуждены сознаться в чем-то? — поинтересовался я.

— Не знаю, насколько подходит это слово — вынужден. Может быть, да, может быть, нет. Тем не менее, в любом случае один из тех, кто охраняет меня, должен знать всю историю. Что-то из нее в этом деле может когда-нибудь и помочь — а вы для этой истории человек идеальный.

— Мне есть чем платить, — заметил я. — Вы настолько можете чувствовать свою безопасность, насколько я буду уверен в своей.

— Подозревали ли вы, как и почему все это беспокоит меня?

— Да, — сказал он.

— Тогда слушаю вас.

— Вы использовали Палача для совершения какого-то действия или действий — нелегальных ли, аморальных ли — каких бы то ни было. Это явно не вошло в записи Центрального банка данных. Только вы и Палач знаете теперь, что произошло. Вы осознаете, что это было достаточно бесчестно, и что, когда ваше детище созреет до осознания этого, всей его полноты, то это может привести к серьезной аварии — такой, которая в конце концов может привести его к окончательному решению наказать вас за то, что вы его использовали в таких целях.