Сергей Жемайтис - Вечный ветер

Костя замолчал: начался канал и требовалось все внимание, чтобы не подвергнуться участи «Трех Скитальцев» и не разбиться о рифы. Вера сказала:

— Остров совсем юный. Всего несколько столетий, как он поднялся со дна океана на поверхность. С тех пор старик океан заботливо растит его: приносит глыбы кораллов с барьерного рифа, песок, раковины, заботливо перетирает их и укладывает. Это он посадил кокосовые орехи в период дождей и любуется делом своих рук. Бывает, что в минуту гнева океан разрушает большую часть своей работы, но скоро, раскаявшись, снова принимается за дело. Лет через двести он закончит строить лагуну, и еще задолго до этого люди станут помогать ему, насадят деревья, и они будут задерживать песок.

— Вот здесь мы и посадим наши пальмы, — сказала Биата.

Вера тряхнула головой:

— Нет, сначала будем плавать в лагуне вместе с мудрыми дельфинами.

— Вечером я приготовлю первобытный ужин, — пообещал Костя.

— Ах, обещанный ужин! — Биата улыбнулась. — Сколько мы его ждем, этот ужин!

— Пир при луне! — сказала Вера.

— Сегодня и при Сверхновой, — добавила Биата. Мы входили в бухту. Биата, а за ней Вера прыгнули через борт и скрылись в глубине.

С грохотом и ревом взяв барьерный риф, обессиленные волны лениво прокатывались по бухте и, умиротворенно шипя, перебирали на берегу звенящие обломки раковин.

Я отдал якорь. «Фрегат» развернулся кормой к берегу и стал мерно покачиваться. Низко пролетел поморник, косясь то левым, то правым глазом.

Мы сели на борт, свесив ноги, и следили за нашими девушками. Их смех поднял стаю чаек. Тави и Протей плавали вокруг них: здесь водились барракуды. Костя сказал:

— Вот там, на острове «уединения», мы все возмутились, когда услышали непочтительное отношение к звезде. Я ведь как обидел того парня, когда действительно интересную муху назвал «местным видом». Сейчас я попытался разобраться в своем отношении к космическому событию и, знаешь, не вижу в нем ничего особенного. Ну, вспыхнула и погаснет. Нет тревоги, чувства опасности, как у Биаты. А ведь это действительно событие! Откуда это равнодушие? Или мы так привыкли к ожиданию и внутренне подготовились?

— Пожалуй, — рассеянно ответил я, с неприязнью узнав свои мысли.

Последнее время довольно часто случалось, что кто-то из нас повторял мысли другого. Сказывалось общение с дельфинами. Сами не зная как, мы научились мысленно обмениваться с ними довольно сложными сигналами.

Костя понял, о чем я думаю.

— Ты знаешь, — сказал он, — я скоро стану таким же психоаналитиком, как ты. — Он захохотал, хлопнул меня по спине и прыгнул в воду.

«Нет, он всегда останется таким же», — подумал я с радостью и стал ждать, когда он вынырнет.

Уставшее, покрасневшее солнце низко висело над водой и все еще яростно палило мне спину.

Воздушный поток стал ровней, тише, и поэтому прибой доносился с рифов отчетливей. Казалось, можно различить удар каждой волны и ее рокочущий бег, как в оркестре звук отдельного инструмента.

Костя вынырнул у самого берега. Выскочил на песок и побежал. Навстречу ему шли Биата и Вера. Их длинные тени скользили по песку.

— И-ив! — донеслось с берега. — Мы идем сажать лес!

Костя поднял обломок раковины тридакны и положил на плечо. Они пошли к первой косо торчащей пальме. Костя посередине, Биата и Вера с боков.

«Как гармоничны они все! — подумал я. — Как ожила с ними полоска песка, другим стал океан и солнце!»

Я ринулся в воду и поплыл к ним.

Мы посадили пятнадцать орехов. Костя рыл ямки обломком раковины, пока не добирался до влажного песка. Недавно прошли дожди, песок пропитался пресной водой, ямки не надо было рыть особенно глубоко.

— Они примутся, — сказала Вера. — Будет целая рощица.

— Наш лес, — поправила ее Биата. — Надо сразу сажать много деревьев, и тогда не придется мучиться, как тому бородатому человеку.

— Правильно! — поддержал Костя. — Утром мы еще посадим. А сейчас, пока солнце не бултыхнулось в воду, пошли заготовлять топливо. Там дальше есть несколько сломанных пальм.

Костя где-то раскопал топор и настоящую пилу, не вибрационную, режущую самое твердое дерево, как масло, а старую, древнюю, с большими зубьями; чтобы перегрызть дерево, ее надо долго тянуть за ручки в разные стороны.

— Никакой высокой техники сегодня, — говорил Костя, — даже исключено применение электричества. Только орудие отдаленных предков. Хотя такой пилой пользовался еще мой дедушка, это его пила. Прислали из дому. Тяни, Ив!.. Тяни, а не вырывай из рук!

И мы тянули стальную ленту, выхватывая зубьями кусочки дерева. Пила звенела, летели опилки. Биата с Верой как зачарованные наблюдали за нашей работой. Вторую пальму пилили они. Костя колол дрова, а я носил их к воде, на небольшой мыс с обрывистыми берегами.

Тави и Протей необыкновенно заинтересовались заготовкой дров. Дельфины подплыли к самому берегу и не отрываясь следили за каждым моим движением и, чтобы не мешать, молчали.

— Будет большой огонь, — сказал я в гидрофон.

— Зачем?

— Чтобы приготовить ужин.

— Как маленькое солнце? Живой огонь?

— Да.

Они стали между собой горячо обсуждать предстоящее событие. Ни Тави, ни Протей никогда не видели «живого огня», только холодный свет разнообразных светильников на берегах плавающего острова, на кораблях, и слышали о «живом огне» только от Хариты. Еще не угасли краски заката, как низко над горизонтом в созвездии Змеи показался оранжевый шар величиной с крупный апельсин. Свет его был настолько ярок и густ, что сразу весь мир принял оранжевый оттенок.

Никто не говорил ни слова. Биата молча посмотрела на нас. Во взгляде ее было удивление, радость и страх. И еще ее взгляд говорил: «Вот она! Вспыхнула. Вы не верили».

Оранжевый цвет внес диссонанс в эффектный фейерверк на западе, краски смешались, потухли, только одна алая полоска у воды некоторое время продержалась во всей яркости расплавленного металла, но скоро погасла и она, и оранжевая звезда завладела небом, потушила далеко вокруг себя звезды, превратила ночь в оранжевые сумерки.

— У меня все в голове, все мысли оранжевые, — сказала Вера.

— Это ее оранжевая смерть, — грустно сказала Биата, опустив голову.

— Мне она нравится, — сказал Костя. — Хорошая большая звезда. Настоящая. Хочется ее подержать в руках. И даже пнуть ногой, как футбольный мяч. —

— Ты лучше скажи, где твой ужин?

— Ах, ужин! Неужели ты думаешь, что появление какой-то звездочки может помешать нашему ужину?

И все-таки никто не тронулся с места. Мы еще не привыкли к зловещему свету звезды. Она казалась совсем близко, как застывший в небе монгольфьер во время народных гуляний.

Мир стал оранжевым. Горизонт стерся. Мы стояли на оранжевом песке. Оранжевые тени от оранжево-черных стволов пересекли полоску суши и легли на воду бухты. У оранжевого барьерного рифа устало гудел оранжевый прибой.