Михаил Лапиков - Чепай

Казалось.

Похожий на причудливую секс-игрушку для эстетов металлический ёж с длинными острыми гранями размытой кометой промелькнул над землёй.

— Бамм! — стальной колосс успел каким-то чудом парировать атаку рукояткой кувалды. Метательный снаряд упал наземь под лязг толстой, как для корабельного якоря, цепи, дёрнулся и рывками пополз обратно.

Из-за леса показался второй колосс. Угловатый, приземистый, с короткими толстыми ногами, такими же угловатыми наплечниками и смешным шлемом-ведром на голове. Умбон круглого щита на левой руке украшали рельефный балкенкройц и отполированная до блеска надпись вычурно-корявыми, так сразу и не разберёшь, готическими буквами.

Sudetlander.

Вот спрашивается, зачем так уродовать буквы, лишь затем, чтобы написать "Судетец", а? И, раз уж на то пошло — где немцы, где те чешские Судеты, и где логика, я не понимаю, вообще?

Металлический ёж под звяк цепи занял своё место на рукоятке ухватистой короткой дубинки. Годендаг — некстати вспомнилось родное название этого увеличенного в десятки раз сородича русского кистеня.

"Судетец" чуть присел, расставил угловатые грабли рук в стороны и два раза хлопнул металлическим ежом годендага по щиту.

Приглашал.

"Чапаев" двинулся вперёд. Двинулся настолько медленно и неуверенно, что даже Ваша Покорная тут же поняла, что экипаж кабину своего боевого колосса видит, ну, в лучшем случае, второй раз в жизни. Или даже целый третий.

Неумелый широкий замах, и кувалда без особого толку скользнула по умбону щита. Ответный короткий тычок заставил "Чапаева" оступиться. Возможно, пошатнувшийся колосс ещё мог сохранить равновесие, но второй удар, краем щита, не оставил ему такого шанса.

Десятиэтажная махина растянулась на земле под гулкий протяжный грохот. Из всех её щелей ударили хорошо заметные фонтаны белого пара.

Противник джентльменский кодекс боя соблюдать отнюдь не собирался — металлический ёж годендага вновь устремился к противнику, на этот раз — поверженному и беспомощному. Лишь отчаянный перекат спас "Чапаева" и перевёл мощный прямой удар не более чем в скользящий.

Победитель не торопился. Бессмысленные поспешные движения его противника отлично выдавали панику неопытного экипажа. Поднять свою боевую машину раньше следующего выстрела наконечником годендага у них так и не вышло — даже с опорой на рукоятку боевой кувалды.

Несколько шагов на подгибающихся ногах — и металлический колосс тяжело повалился на границе поля и лесополосы, вряд ли дальше полукилометра от Вашей Покорной.

Серый колосс проводил бесславное падение зелёного пристальным взглядом, подобрал цепь годендага, и двинулся к беззащитному городу. На окраине уже занимался огнём расстрелянный танками поезд.

Единственный защитник города признаков жизни подавать не торопился, хотя на его корпусе открылась пара люков, из которых валили плотные клубы пара.

Глаза почему-то то чудовищно щипало.

— Кранты макияжу, — промелькнула напоследок и тут же в панике убежала огородами до Котовского ехидная мыслишка.

Кажется, у Вашей Покорной случилась типичная бабская истерика. Ну, могла бы — истерить на бегу получалось так себе. Дыхалки хватало только на что-то одно, или бежать, или выдувать сопли пузырями. К пышущему жаром стальному колоссу добраться вышло уже в более-менее пристойном виде — всего-то с насмерть размазанной косметикой и опухшим носом.

Добраться лишь затем, чтобы понять, что поднимать боевую машину в бой её экипаж отнюдь не торопится.

По щедро усеивающим корпус металлическим лесенкам Ваша Покорная буквально взлетела. Особенности контакта босых пяток с раскалённым до температуры чуть холоднее свежесваренного кипятка металлом этому немало способствовали. Вторая кроссовка успешно протерялась где-то на бегу, а носки теперь состояли преимущественно из дырок.

— Романенко! — зычный архидьяконский бас прогудел из тёмного провала люка чуть ли не прямо в лицо. — Ксения! Романенко! Ксения?

— Я? — перекошенное отражение Вашей Покорной в стёклышках круглых очков не могло вызвать ничего, кроме ужаса — макияжу действительно пришёл конец. Не то индейская маска войны, не то порнозвезда вечером ударной вахты. Очкарика причудливые разводы теней и помады натурально парализовали — он так и замер лицом к лицу с Вашей Покорной в немой оторопи.

— Арон Моисеевич! — распаренная до свекольного цвета и плоская как доска худенькая курносая девчонка в мокром до полупрозрачности сарафане в облипку с весёленькими цветочками высунулась из какого-то другого люка как раз вовремя, чтобы увидеть нашу с громогласным очкариком немую сцену. Тот неуверенно воздвигался из тёмного провала — и всё ещё не собирался заканчиваться. Рост у очкарика пропорциям его боевой машины более чем соответствовал.

На свету этот самый Арон Моисеевич выглядел куда забавнее — тощий, нескладный, с густой иссиня-чёрной щетиной, некогда ухоженными пушкинскими бакенбардами, очень характерным носом и забулдыжной майке-алкоголичке с растянутыми лямками и щедрой россыпью мелких дырок, сквозь которые предательски белело волосатое тело без капли загара. Из другой одежды на очкарике имелись лишь настолько же заношенные семейные труханы до колена и пляжные тапки.

— А вы, простите… — крайне удивлённым тоном начал он, и так и не договорил.

— Женя! — в лучших московских традициях ответила Ваша Покорная ещё до того, как Арон Моисеевич закончил фразу. И в тех же традициях незамедлительно перешла в атаку, — Чего стоим? Кого ждём? Почему бросили город?

— Де… — очкарик замялся, наткнулся взглядом на мой второй размер под футболкой в облипку и куда увереннее продолжил, — Девушка, я что-то не могу рассмотреть ваши знаки различия…

— Я ваши тоже, — огрызнулась Ваша Покорная. — Так и будем писю лимонить, пока танки город разносят?

— Кгхрм, — судя по реакции, лексикон Вашей Покорной заставил очкарика подавиться мозгом. А может и отсутствие лифчика, не знаю. Покраснел он, в любом случае, оч-чень убедительно.

— Да что ты себе позволяешь, коза? — у Ксении с бытовым хамством оказалось куда лучше. Пожалуй, она даже смогла бы купить билет на метро без того, чтобы пропустить двух-трёх посторонних вперёд себя. На московском вокзале города Санкт-Петербурга — так уж точно.

— Вниз, — а вот удара по лицу она точно не ожидала. — Бегом. А через две минуты эта ваша самоходная баня стоит в полный рост и готова сражаться.

Плоскогрудая скандалистка закусила губу до крови. В её глазах набухали крупными слезами абсолютно искренние обида и недоумение.

— Ксения, боюсь, хотя методы нашей внезапной гостьи заслуживают всякого порицания… — договорить Арон Моисеевич не успел. Чёрт его знает, кем очкарик был по жизни, но вот на конкурсе тормозов он бы точно занял второе место. Почему не первое? Да тормоз потому что!