Сэмюэль Дилэни - Пересечение Эйнштейна (сборник)

Она ушла.

— Но, — Мышонок шагнул, остановился, покачиваясь на носках. Произносить слова было трудно. — Как?..

Лео поднял голову.

— Грубовато, да? А однажды я неплохо исполнял. Только это было совсем давно. Один раз, один раз я исполнил эту вещь как нужно.

— Лео... Не мог бы?.. Я хочу сказать, ты говорил, что ты... Я не знал... Я не думал...

— Что?

— Научи! Не мог бы ты научить... меня?

Лео взглянул на потрясенного цыганенка, которому он так часто рассказывал о своих скитаниях по океанам и портам дюжины миров, и поразился.

— Покажи, Лео! — пальцы Мышонка судорожно подергивались. — Ты должен показать мне!

Мысли Мышонка метнулись от александрийского языка к арабскому и, наконец, остановились на итальянском:

— Белиссимо, Лео, белиссимо!

— Ну... — Лео вдруг подумал, что в Мышонке больше страха, чем жадности, по крайней мере, того, что сам Лео понимал как страх.

Мышонок глядел на украденную вещь с благоговением и ужасом.

— Ты можешь показать мне, как на нем играть?

Внезапно осмелев, он взял инструмент с колеи Лео, хотя страх был чувством, которое сопровождало Мышонка всю его короткую жизнь.

Овладев инструментом, он внутренне собрался и покрутил его в руках.

Там, где извивающаяся по холму пыльная улица брала свое начало, позади железных ворот, Мышонок работал по ночам. В чайной, где собиралось множество мужчин, он разносил подносы с кофе и булочками, проходя туда и обратно сквозь узкие стеклянные двери и наклоняясь, чтобы рассмотреть женщин, входящих внутрь.

Теперь Мышонок приходил на работу все позже и позже. Он оставался у Лео, пока была возможность. Далекие огни мигали за доками, протянувшимися на целую милю, и Азия мерцала сквозь туман, когда Лео показывал на полированном сиринксе, как надо управлять запахом, цветом, формой, структурой и движением. Глаза Мышонка начали понемногу открываться.

Двумя годами позднее, когда Лео объявил, что продал свою лодку и подумывает переселиться на другой конец созвездия Дракона, возможно, на Новый Марс, половить песчаных скатов, игра Мышонка уже превосходила ту безвкусицу, которую Лео показал ему в первый раз.

Месяц спустя Мышонок покинул Стамбул, просидел под сочащимися водой камнями Эдернакапи, пока ему не представилась возможность на грузовике добраться да пограничного города Ипсалы. Он пересек границу с Грецией в красном вагоне, битком набитом цыганами. Продолжая странствия, он добрался до Румынии, страны, где он родился. Он прожил в Турция три года. Все, что он нажил за это время, не считая одежды на себе, — это толстое серебряное кольцо, слишком большое, чтобы надевать на палец, и сиринкс.

Два с половиной года спустя, когда он покинул Грецию, кольцо все еще было у него. Он отрастил на мизинце ноготь длиной около трех четвертей дюйма, как это делают ребята, работающие на грязных улочках позади магазинчика Монастераки, продавая ковры, медные безделушки и прочий популярный среди туристов товар неподалеку от величественного купола, покрывающего квадратную милю — «Афинского Супермаркета», сиринкс был у него.

Круизный теплоход, на который его взяли мыть палубу, вышел из Пирея в Порт-Саид, прошел через канал и направился в Мельбурн, порт его приписки.

Когда теплоход лег на обратный курс, на этот раз в Бомбей, Мышонок был ухе исполнителем в ночном клубе: Понтико Провечи, создавший известные произведения искусства, музыки, графики, выступает специально для вас. В Бомбее он сошел на берег, вдребезги напился (ему было уже шестнадцать лет) и побрел по грязному, освещенному лишь луной, пирсу. Он клялся никогда больше не играть в полную силу за деньги. Вернулся он в Австралию, опять моя палубу на теплоходе, и сошел на берег со своим большим кольцом, длинным ногтем и золотой серьгой в левом ухе. Моряки, пересекавшие экватор в Индийском океане, говорили, что этой серьге полторы тысячи лет. Стюард проткнул мочку его уха с помощью иголки с ниткой и льда, и опять с ним был сиринкс.

Вернувшись в Мельбурн, он стал играть на улицах, проводя много времени в кофейне, куда частенько заглядывали ребята из Королевской Астронавтической Академии. Двадцатилетняя девушка, с которой он жил, была уверена, что ему тоже не помешало бы учиться.

— Иди, вставь себе несколько контактов. Ты так или иначе когда-нибудь их вставишь, а тут получишь знания и умение применять их не для работы на заводе, а с большей пользой для себя. Ты любишь путешествовать, а после обучения сможешь летать к звездам или управлять строительными машинами.

Когда он окончательно порвал с девушкой и покинул Австралию, у него уже имелся аттестат киборга кораблей всех типов. Кроме аттестата у него имелась золотая серьга, остриженный ноготь на мизинце, массивное кольцо и сиринкс.

Но попасть на корабль, улетающий с Земли, даже имея аттестат, было очень трудно. Пару лет он работал на мелких коммерческих линиях, образующих Транспортный Треугольник: Земля — Марс, Марс — Ганимед, Ганимед — Земля. Но теперь его черные глаза были полны звездным светом. Несколько дней спустя после того, как он отметил свое восемнадцатилетие (это был день, который его бывшая девушка и он уговорились считать его днем рождения там, в Мельбурне), Мышонку удалось добраться до второй луны Нептуна, откуда начинались дальние коммерческие линии, ведущие к мирам созвездия Дракона, Федерации Плеяд и даже к Окраинным Колониям. Серебряное кольцо помогло ему.

Мышонок миновал Геенну-3. Его сапог на одной ноге клацал, другая же нога, босая, ступала бесшумно (точно так же, только в другом городе и в другом мире, ходил Лео). Эта особенность появилась у него в результате межпланетных полетов. Те, кто долгое время работал на межпланетных кораблях в состоянии невесомости, развивали цепкость пальцев, по крайней мере, одной ноги, а то я обеих ног так, что по сноровке они превосходили пальцы рук. Носить обувь на таких ногах не рекомендовалось. Коммерческие звездолеты имели искусственную гравитацию, так что их экипажи не нуждались в такой тренировке.

Мышонок шагнул под трепещущую под теплым ветром крону большого платана и вдруг ударился обо что-то плечом. Его схватили, встряхнули и развернули.

— Ты, слепой щенок с крысиной мордой!..

Его держали вытянутой рукой, крепко стиснув плечо. Мышонок поднял глаза на человека, который его держал.

Казалось, его лицо состояло из двух составленных половинок. Шрам шел от подбородка, сближал толстые губы, поднимался по щеке — желтые глаза глядели необыкновенно энергично — рассекал левую бровь и исчезал в рыжей, кудрявой, как у негра, шевелюре — в шелковистом ярко-желтом пламени. Шрам был цвета меди, а кровеносные сосуды — цвета бронзы.