Оксана Аболина - Подмастерье

— Чего ждёшь? — Соня была уже у ворот. — Птички испугался?

Только теперь Сергей обратил внимание на большую тёмную птицу, кружившую над свалкой. Вот она стремительно рухнула вниз, словно ей надоело это убогое Загородье, и она решила покончить со своим бренным существованием. Но через мгновение птица взмыла в небо, держа в когтях что-то длинное и извивающееся — существо, о котором минутой раньше Сергей и не подозревал.

— Ты идёшь или нет?!

Сонин окрик вернул Ерёмину способность двигаться. «Свалки испугался, слюнтяй», — мысленно обругал он себя, решительно выдохнул, словно перед нырком в бассейн с холодной водой, и направился за девчонкой. Несколько десятков шагов, и вот уже ворота за спиной вновь обрастают размытой пятнистой шкурой, и камень с души падает прямо под ноги, и, перешагнув его, Ерёмин чувствует, как к нему возвращается утреннее настроение — настроение перемен.

— Испугался, да? — не упустила возможность подначить Соня. — Обратно домой захотелось? Под тёплый бочок пары на год?

— Иди, давай быстрее, — проворчал Сергей. — Ну и вонь на этой свалке…

— Да разве это вонь? — искренне удивилась Соня. — Так, лёгкий запашок. Вот в Овражине — там вонь будет! Самая вонющая из вонющих вонь. В масках пойдём. Держась за руки, как инкубаторские.

Она поглядела на вытянувшееся лицо Еремина и хихикнула.

— Зато в остальном — лепота! Лес, озеро, вот такущие комары… да ладно-ладно, шучу! Действительно красиво. В городе ты хоть две жизни проживи — такого не увидишь.

— А по-русски ты говорить умеешь? — ехидно поинтересовался Еремин.

— А я по-каковски? — снова удивилась девчонка.

— Наверное, по-иззвенски, — улыбнулся Сергей. — Что такое «лепота»? И почему комары «вот такущие»? Да… и что за хрень длиннющую птица схватила, когда мы из ворот выходили? На верёвку похожа, только извивается, как живая.

— То крысозмей, наверное… Он — опасный. Когда голодный. А когда сытый — шипит только, от гнезда отгоняет. Ну да на свалке они тут все сытые, потому крысятники за ними и охотятся. Вон те большие птицы, — Соня остановилась и показала рукой, — крысятниками называются. Самый лютый хищник здесь. И для еды не годятся, потому как сами жрут всякую заразу, и человека заразить могут. Чечухи крысятников едят, правда, но на то они и чечухи, нечисть поганая. Видел их когда-нибудь?

— Нет, — признался Сергей. — Сегодня первый раз услышал.

Соня зашагала дальше, и он пристроился рядом — слушать. Узнавать этот новый мир — по капле, по слову. Любопытство, дремавшее в нём долгие годы, неожиданно проснулось и принялось вертеть головой по сторонам. Совсем недавно он только дивился Женькиным рассказам и её интересу ко всему, что выходит за рамки привычного образа жизни, а теперь сам жадно глотал чужую речь, почти не пережевывая. Потом всё в голове по шкафчикам разложит, сейчас — слушать.

— Самое мерзкое, что на Земле есть — чечухи, — с ненавистью сказала Соня.

Помолчала пару секунд и продолжила:

— За городом с голоду не умрёшь, разве что головы на плечах нет или руки кривые. Рыбу можно любую есть, не отравишься, грибы — выборочно, знать надо, где съедобный, где — ядовитый. А ежели в чужом лесу, так лучше у местных спросить: что в твоей округе безопасно, там может чистой отравой быть. Ягоды — так, забава, не наешься этими ягодами. Да и тоже отравиться можно. Умереть — не умрёшь, а животом намаешься. Тут ведь не город, лекарств нету. Разве что травки разные лечебные, так их тоже знать надо: какая — от чего. А ежели ты охотник — можно на зверя ходить. Многие в иззвенские селениях тем и промышляют. Люблю охотников и рыбаков слушать: такие байки рассказывают — умереть не встать. Что правда, что выдумка — не разберёшь. И про двухголовых волков брешут, и про зелёную рыбу-крокодила, и про лысого зверя с колдовским глазом: мол, глянет такой на жертву, а она с места двинуться не может. В общем, «лепота» — это «хорошо» в переводе с нашего, иззвенского. Несмотря на комаров. Они за городом размером с дикую собаку… Лапки тонкие, но бегают быстро, а догонят — всю кровь высосут. А-а-а, поверил, поверил!

И Соня весело засмеялась, глядя на своего спутника. Скорчив страшную физиономию. Ерёмин хотел дать девчонке шлепка, но та увернулась и легко оторвалась от него на несколько шагов.

— Догоню — отшлепаю! — пообещал он.

— Фи, отшлепаю, — шутливо скривилась девчонка. — Инкубаторских шлепай, а мне — слышал? — уже год, как пару заводить можно.

И, обернувшись, показала Ерёмину язык. Он только махнул рукой: иди, мол, вперёд, балаболка.

Свалку миновали часа через два. Дальше пошла древняя дорога — то прячущаяся под землей, то вылезающая бесстыдно выкрошенными кусками на поверхность. Впрочем, на Ерёмина она особого впечатления не произвела. Подумаешь, дорога. Их и в городе хватает. Представить, что когда-то по ней текли в обе стороны бесконечные потоки автомобилей, Сергей так и не смог. Человеку современному не свойственна страсть к бездумным перемещениям в пространстве: от добра добра не ищут. За время, прошедшее с эпохи хаоса, природа взяла своё. Заросли прежние поселения, рухнули постройки, огромные котлованы, образовавшиеся после взрывов автомобильного горючего, наполнились водой и превратились в мелкие водоёмы. Лишь отмечая границы дороги, часто невидимой на глаз, всё ещё торчали из земли покореженные столбы с обрывками электрических проводов. Масштабы той, исчезнувшей цивилизации, поражали. Словно она вся была городом, только без купола и под открытым небом. Но ещё больше поражали Ерёмина запахи и голоса окружающего пространства. Здесь постоянно кто-то летал, ползал, бегал, прыгал… Пару раз они видели диких собак, но те обходили путников стороной, следуя своим курсом. Потом встретили больших серых котов, гонявшихся друг за другом в зарослях невысоких цветущих деревьев с толстыми ветками. Коты играли в свои весенние кошачьи игры, и им не было дела до людей. Ещё были птицы. Огромные стаи птиц, неожиданно взлетающие с полей и поднимающие безумный гвалт, так что приходилось кричать, чтобы услышать друг друга. Каждые два часа они делали небольшой пятиминутный привал, Ерёмин скидывал на землю порядком поднадоевший рюкзак, падал в густую траву на обочине дороги и смотрел в небо. Пронзительно голубое чистое небо Загородья.

— Через час в Жаворонках будем, — сообщила Соня, завершая очередной привал. — Обед у колодца устроим, целый час своё небо можешь разглядывать. Хотя, нет! — тут же поправилась она. — Буду тебя учить костёр разжигать, вот. А то и так целый день валяешься!

— Что за Жаворонки? — заинтересовался Ерёмин, пропуская ехидную реплику мимо ушей.

— Место так называется, почему — не знаю, — пожала плечами девчонка. — Наверное, в древности посёлок был с таким названием. Там такие заросли дикой вишни! Мы с мальчишками, что на ферме живут, в прошлый год туда ездили. Запрягли лошадь — и айда в путь, запасы на зиму делать. Ты ел когда-нибудь вишневое варенье?