Симон Бельский - Лаборатория великих разрушений

Описанные здесь события произошли через несколько месяцев после окончания великой войны. За страшным напряжением физической и духовной энергии, которая потребовалась для того, чтобы довести борьбу до конца, во всех европейских странах наступила неизбежная реакция. Повсюду чувствовалась усталость, утомление и ослабление воли, препятствующее немедленно приступить к восстановлению того, что было разрушено и сметено огнем и железом. Миллионы людей потеряли веру в будущее и ждали какого-то чуда, которое должно было разом вернуть разоренной земле тот цветущий вид. который она имела до войны. Но чудо не приходило. Небо, как и всегда, безучастно сверкало своими бесчисленными огнями над залитыми кровью опустошенными полями, и все рассказы о таинственных и сверхъестественных событиях, которые будто бы происходили то в одном, то в другом углу разрушенного человеческого муравейника, оказывались в конце концов нелепыми вымыслами, порожденными старыми суевериями или невежеством. Никакие туманы не скрывали более от людей всей глубины той пропасти, которая разверзлась под их ногами.

В это тяжелое время, по странной случайности, был сделан целый ряд блестящих научных открытий, которые обещали произвести полный переворот в жизни народов!.. Могучий толчок, данный технике требованиями беспощадной войны, все еще продолжал действовать, и одновременно с различными орудиями истребления со сказочной быстротой возникла новая техника, удесятерявшая производительные силы человека. За этими изобретениями следило во всех странах лишь ничтожное число людей: огромное большинство не придавало им никакого значения, так как утратило веру в благодетельную силу науки.

В глазах массы она превратилась в демона-разрушителя, в жестокую беспощадную силу, способную в короткие мгновенья уничтожить без следа труд целых столетий. Только этим равнодушием масс к трудам самых счастливых и гениальных изобретателей можно объяснить то обстоятельство, что широкая публика не обратила почти никакого внимания на новую летательную машину, способную двигаться в безвоздушном пространстве.

Теория этого корабля, осуществлявшего старую мечту о возможности междупланетных сообщений, принадлежала русскому инженеру Склярову, но модель аппарата была построена бельгийским механиком Шарлем Лебреном. Закончив свои труды, изобретатели остались без гроша в кармане и с ужасом увидели, что их машина никому не нужна. Куда они ни обращались, им всюду отвечали, что летательный аппарат, который дает возможность передвигаться в мировом пространстве, если допустить правильность всех расчетов и чертежей, представляет самую непрактичную вещь, какая только существовала на свете. Несмотря на всю настойчивость бельгийца и красноречие русского инженера, капитал презрительно отворачивался от междупланетного корабля, и в России, как и во Франции, не находилось ни одного предпринимателя, который согласился бы купить патент и основать завод для постройки мирового воздушного флота.

С практической стороны такое дело действительно казалось чистейшим безумием, так как не обещало никаких барышей и вместе с тем требовало миллионных затрат.

В жаркий день изобретатели сидели на покривившемся балконе своей дачи в окрестностях Петрограда и говорили о необходимости достать денег, чтобы расплатиться с долгами.

В десяти шагах от балкона, рядом с повалившимся забором, стоял деревянный сарай с крышей, заросшей мохом, за широкими дверьми которого скрывалась драгоценная модель чудесного механизма.

Высокие чахлые сосны бросали жидкую тень на песчаные дорожки, усеянные обрывками бумаги, которыми играл ветер.

— Я брошу все это дело! — сказал Скляров. — Не понимаю, что меня еще удерживает в этой мерзкой чухонской деревушке. Месяц тому назад я быль твердо уверен, что мне стоит только протянуть руку, чтобы получить миллион, а теперь я с ужасом смотрю на свои дырявые сапоги. Вчера, когда мы сидели у директора банка, я все время старался прятать ноги под столом, чтобы капитал не увидел моей обуви и не потерял последнего доверия к моим блестящим идеям.

Лебрен слабо улыбнулся и ничем не ответил.

— Что же вы молчите! — воскликнул инженер, вставая со стула, который немедленно упал, так как у него не хватало одной ножки. — Я вам совершенно серьезно говорю, что все это мне до крайности надоело, и если ничего не случится в течение трех — ну, скажем, пяти дней, — то я навсегда откажусь от жалкой и унизительной роли нищего изобретателя. В тысячу раз лучше быть поденщиком на каком-нибудь заводе.

У инженера было открытое, ясное и чистое лицо, на котором даже в те минуты, когда Скляров сердился или был чем-нибудь взволнован, всегда в глазах и в складках губ таилась улыбка. Он любил солнце, яркие цветы, шум леса и моря: все блестящие идеи, касающиеся самых запутанных вопросов математики и механики, рождались у него внезапно, точно радужные краски в алмазе или в каплях росы, но так же внезапно гасли и исчезали. Он ничего не изобретал и не открывал, а играл сложными формулами и часто сам удивлялся полученным неожиданным результатам. Склярову удавалось как будто без всяких усилий открывать двери в таинственную лабораторию природы, но у него никогда не хватало терпения и силы воли, чтобы довести дело до конца и приняться за неизбежную и скучную черновую работу. На службе Скляров был неудачником и однажды потерял очень хорошее место, потому что во время приезда министра отправился представляться начальству, забыв надеть галстук и застегнуть половину пуговиц. Такому человеку, чтобы создать что-нибудь значительное или великое, необходим был постоянный спутник, обладавший теми качествами, которых не хватало этому кандидату в гении. И таким человеком для Склярова оказался трудолюбивый и упорный бельгийский механик Лебрен, которого война перебросила из разрушенного Льежа в Петроград.

На изобретение летательной машины, способной двигаться за пределами атмосферы, Скляров затратил четыре часа, а Лебрен целый год. Но все-таки идея, луч света принадлежали первому, — механик из Льежа проработал много дней и ночей над чертежным столом и в мастерских, создал тело машины, а душа ее была угадана в одно утро на песчаном берегу моря, недалеко от той самой дачи, где теперь стояла готовая модель.