Геннадий Прашкевич - Костры миров (сборник)

И я до боли в глазах всматривался в прибрежные заросли.

"Будут ли меня преследовать? Скоро ли обнаружат водителя? Не спишут ли его на мой счет?" - Я поежился, вспомнив, как шуршали струйки песка, стекая по крутому берегу...

Но шеф! Шеф! Вот кого я, действительно, не мог простить!

Знать, что твой сотрудник заброшен в самую глубь сельвы, и ничего не сделать для его спасения!

Впрочем; тут я мог и преувеличивать - ведь шеф не знал моего действительного местонахождения. Так же, как и я.

Смеркалось.

Увидев большой остров, я причалил. Он порос лесом, но вдоль берега тянулась широкая каменистая полоса, и я втащил лодку туда, надежно укрыв ее за грядой кустов. Теперь, если река вдруг выйдет из берегов, лодку не унесет. Сигареты у меня были, и был кофе. Я хотел отвинтить крышку термоса и вдруг услышал странные звуки - будто где-то волочили по камням что-то металлическое.

Привстав, я понял, что не ошибся - на острове были люди. Они вышли из длинной деревянной баржи, причалившей чуть ниже того места, которое я выбрал для высадки, и теперь разгружали плоские ящики. Судя по легкости, с которой они их носили, ящики были пусты. С реки сверкнул фонарь. Раз, другой... Кто-то крикнул поиспански:

- Где Верфель?

- Еще не пришел, - ответили с берега.

Затаившись, я следил за людьми, не зная, кто они.

Ругаясь, один из них пошел берегом вверх по течению и сразу наткнулся на мою лодку.

Скрываться теперь не имело смысла. Я спустился по плоским камням и окликнул нежданных гостей. Они повернулись ко мне и замерли. Большего удивления просто невозможно представить будто они встретили дух Колумба или великого Писсаро.

Наконец они подошли ближе, все одного роста и в одинаковой одежде - полосатые легкие рубахи, плотные брюки, низкие резиновые сапоги. Ближайший ко мне, рыжий, веснушчатый., с глазами, под которыми отчетливо набрякли мешки, сунул руки в карманы, сплюнул и резко спросил:

- Что ты делаешь на острове?

- Ловлю рыбу.

Они переглянулись. Моя ложь была очевидна.

- Ты один?

- Жду товарищей.

- Не лги! Не будь виво!

Они принимали меня за проходимца. Но это было лучше, чем вновь попасть в обсерваторию со столь странным названием. Они опять спрашивали меня:

- Чем ты ловишь рыбу? Ты кто? Твои товарищи - они тоже рыбаки? Ты давно ел?

Один из них, не выдержав, ткнул меня в бок кулаком. Но в этот момент на реке вновь сверкнула мигалка, и они сразу забыли обо мне. Да и я о них забыл, потому что по реке плыла... субмарина, сияющая огнями иллюминаторов! Значит, легенды индейцев о боиуне не были выдумкой!

Медленно, с какой-то даже торжественностью субмарина миновала остров и вошла в протоку. Я напрасно искал опознавательные знаки. Их не было.

А потом из-за острова вышел катер. Вслед за накатившим на берег валом он и сам мягко ткнулся в песок, и с борта его спрыгнул человек, которого я сразу узнал - тот самый, что вытащил меня из сельвы. Я слышал, как он спросил, указывая на меня:

- Кто это?

- Виво! - заявил рыжий. - Лгун! Он все врет! Спроси, Отто, зачем он на острове!

Верфель, так звали моего знакомца, подошел ко мне и длинными холодными пальцами поднял мне подбородок.

- Компадре... - узнал он меня. - Не ожидал увидеть тебя так быстро! - он будто подчеркнул последние слова.

- Этот человек - виво! - повторил рыжий.

Верфель кивнул ему, повернулся и поманил меня за собой.

Провожаемые недоуменными взглядами, мы спустились на берег, к катеру, и тут, пристально посмотрев мне в глаза, Верфель спросил:

- Что видел?

Я пожал плечами. Он говорил по-испански, но в речи его явственно слышался иностранный акцент.

- Вы не из германских латифундистов? - спросил я.

- Моя родина - "Сумерки", - сумрачно ответил он.

Странный ответ, он толкнул меня на дерзость:

- Примерно так сказал в свое время химик Реппе, ставивший опыты на людях в стенах концерна "ИГ Фарбениндустри". Этот нацистский концерн скупал польских женщин по сорок марок за каждую и еще находил, что это дорого. На допросе Реппе сказал: "Моя родина - "ИГ Фарбениндустри"...

Я ждал, что Верфель взорвется, но он не придал значения моим словам, а может, не захотел придать им значение. Отвернулся, помолчал и вдруг ровным голосом, не торопясь, будто мы встретились за коктейлем, произнес:

- По реке следует спускаться под утро. Так безопаснее.

И вдруг мне показалось... Нет, это не могло быть правдой, но мне действительно показалось, что он ждет удара... И я, правда, мог ударить его и угнать катер, тогда никто не догнал бы меня.

Верфель стоял спиной ко мне... Но ударить человека, стоявшего ко мне спиной, я не мог. И это не было трусостью. Мешал целый комплекс причин...

Время ушло.

- Бор! - крикнул Верфель. - Проводи рыбака!

Только после этого он повернулся и презрительно процедия:

- Я не знал химика Реппе. Но имеющий родину именно так и должен отвечать на допросах!

Недовольно ворча, рыжий спустился с берега и заставил меня взобраться на катер.

- Виво! - сказал он. - Безродный бродяга!

Катер медленно сносило течением. Верфель с берега смотрел на нас, и во взгляде его читались усталость и разочарование. А потом остров скрыло лесистым мысом.

Не так уж далеко я ушел от обсерватории - часа через два катер ткнулся носом в знакомый пирс.

- Иди спать, виво, - процедил рыжий.

Он не собирался меня провожать. Мало того, сразу же развернулся, и скоро шум мотора затих. Я остался один на теплой бетонной дорожке, на которой ничего не изменилось - даже "фольксваген" стоял там, где я его бросил. Выкурив сигарету, я шагнул к берегу, но под навесом, из-под которого я взял днем весла, выступила неясная угрожающая тень. Сплюнув, я сел в машину и дал газ.

Дежурный встретил меня у входа.

- Вы потеряли комнату, - укоризненно сказал он. - Меня просили проводить вас в музей. Может быть, вам придется провести в нем пару дней, пока освободится приличная комната...

Он не издевался. Он впрямь ничего не подозревал, тихий, добродушный исполнитель приказов. Или умел прятать чувства.

Предложи он сейчас билет до Манауса, я, наверное, даже поблагодарил бы его... Ах, да, билет!..

Я вытащил его из кармана. Ни тени смущения не выступило на широком лице дежурного, когда он принял билет.

В лифте он был крайне предупредителен. В помещение музея не вошел, но я слышал, как он запирал замок. И сразу вспыхнул свет, будто кто-то нажал спрятанный выключатель. Я вздрогнул. На стене, прямо передо мной, была начертана свастика.

Музей

Будь она в другом месте, я принял бы ее за солярный знак. Но тут, пауком распластавшись на стене, она занимала слишком видное место, чтобы придать ей столь невинный смысл. Другую стену занимали портреты и огромная карта полушарий. Больше в зале ничего не было. Даже стула.