Вячеслав Жуков - Сердце дурака

7

- Можно войти?

- Входите, Микки. Здравствуйте. Здравствуйте, Мур-Мур. А где остальные?

- Кошки - народ непоседливый, им бы все что-нибудь праздновать. Каждый прожитый день - праздник. Да и день сегодня особенный - первый день весны. Вот мы с Мур-Муром решили поздравить тебя с этим праздником.

- Спасибо. Я тоже поздравляю вас с Новой весной.

- С Новой весной? Что ж неплохо, вкусно. "Новая весна" - звучит.

- Микки, у меня роза расцвела. Посмотри. Она за шторой.

- Обалдеть! Да еще красного цвета. Неужели эта та самая колючка, которую ты подобрал зимой? А запах, как от нашей новой сиделки.

- Тебе нравится?

- Конечно. Очень. Знаешь, теперь я понимаю, почему ты назвал его розой. Такому необычному цветку нужно и необычное название.

- Я дарю тебе розу, тебе и кошкам.

- Спасибо, дружище, ты балуешь нас, подарок я принимаю, но стоять цветок будет у тебя, а я стану почаще забегать к вам - к тебе и к розе. Ведь как бы то ни было, он не зря выжил и расцвел именно у тебя.

8

- Можно, я подвезу тебя?

- Спасибо, Дональд.

- Это плохая каталка. Мессир мне говорил. Только никому. Хорошо? Он говорил, что придумал новую, не надо руками толкать рычаги, подумал - и она сама едет, куда хочешь. Но тебе она не нужна будет. Я подслушал. Мессир сказал, что ты сам будешь бегать. Я сочинил новую молитву. Меня спрашивают: "Ты что, с Луны упал?" - а я нормальный, меня скоро выпишут. Ты знаешь, я прячусь здесь, чтобы не стать лунатиком, а то меня посадят снова в тюрьму. Утром я услышал новую молитву о твоей звезде: "Господи, помоги мне не упасть духом, сделай так, чтобы я вышел из темноты, не потеряв зрения, закостенело и робко протягивая руку к звезде, сжимая ее кончиками пальцев, чтобы не запачкать. Господи, помоги мне увидеть ее, даже если это в конечном счете окурок". А что такое звезда? Ты ее видел, Принц?

- Нет, о звездах рассказывал Капитан. Он их видел, когда во время войны работал летчиком. Он сказал, что над Землей не всегда были облака; когда-то, очень давно, звезды можно было увидеть и не поднимаясь вверх, тогда солнце светило и согревало, не скрываясь бледным пятном за вечными облаками, а луна отражала звездный свет, превращая ночь в день. Он сказал: "Когда падают звезды, я закрываю глаза".

- Значит, звезды летают, как мои бабочки.

9

- Я уже стал взрослым. В этом мне помогли и дети, и взрослые.

- Взрослым и я был когда-то.

- И кем же ты стал теперь?

- Волшебником, добрым, разумеется.

- А почему не Алисой? Или Белоснежкой? Или девочкой со спичками?

- Или болтливым торопыгой. У меня наклонности иные. Осади, приятель, и внимай. Быть может, я даже замогильным голосом вещать буду. Нервных па-апрошу не хихикать. Алле-оп. Цветок за шторой. Что, он уже здесь стоял? Ничего. Бывает и у профессионалов. Одну минуту: раз, два, три. Получи. Вот тебе в подарок, настоящий, волшебный... Господи, откуда он? Ладно, талон так талон. Это он, это он, одноразовый талон. Не перебивать, не суетиться. Это не простой талон на одну поездку в общественном транспорте. Это билет на Луну. Где мы только не были. Стоит только взять его в руку и прочесть номер, можно и наоборот - не читать его, так сразу же без промедления перед тобой появится желтая кирпичная дорога, ведущая в страну Чудес, где доподлинно проживают Элли, Тотошка, Кот в сапогах, Гудвин, семь, кажется, гномов, Алиса, Шалтай-Болтай, феи, принцессы и потому достаточно мудрые короли. Но, Рыжик, идти по этой дороге можно только ногами.

- Я не смогу.

- А ты попробуй.

Без тебя

1

Розовый туман бесшумной рекой уносился вниз, в темноту мостовой, водопадом низвергался в подворотни и крытые дворики старого города. Я шел босиком, ступая по влажным, теплым плитам, по пояс в тумане, и насвистывал шлягер Стива про бурные годы Сухого Пайка. Весна, как никогда, была в ударе, и уже сейчас расцветила земляничные деревья в белые и изумрудные тона. Сверху падали набухшие от сока цветы, я ловил их и высасывал созревший под вечер нектар. Молочные лепестки пунктирной линией обозначали мой путь, срывались с места и, гонимые бесконечным туманом, исчезали вдали. На перекрестке пустынных дорог я на мгновение остановился, надел туфли и снова пошел вперед, навстречу идущей мне девушке. Расстояние между нами сокращалось, я замедлил шаг, обдумывая наименее избитые мною и другими способы уличного знакомства. Но мне рисковать не пришлось - это была старая знакомая, которую я видел в киношном кабаке, затем возле храма язычников. Я приветствовал ее по обычаю новых поднятой рукой: "Салют свободной молодежи". Она в ответ устало кивнула головой, переложила довольно тяжелый, судя по размерам, чемодан из одной руки в другую, и пошла, не оборачиваясь, в сторону кладбищенских ворот. Я остановил ее, взял чемодан: "Проводить тебя?" Она слабо улыбнулась, оперлась на мою руку, и мы вошли под своды древнего храма через полумрак открытых ворот. Девушка подошла к алтарю, стала на колени, сложила ладони в запрещенной молитве. Я на всякий случай оглянулся, но вроде бы в храме никого не было. Тихо и пусто, только в вышине сонно шелестят крыльями церковные совы. Я сел в истертое многими поколениями язычников Думное кресло и стал, как полагается, думать о многочисленных богах старой непроходящей веры. Бог леса, полей и урожая. Бог солнца, луны и звезд, Бог мира. Бог мудрости, Бог красоты. Бог милосердия... И над всеми бессмертными богами - всемогущий Бог любви. Это были свои, домашние боги, живущие в каждой семье, в каждом из нас. Они заботились о судьбе отдельных смертных, не гнушались беседой с людьми, делили с ними трапезу, радость и горе, потому что могущество бога проявлялось только в добре, творимом на земле, потому что и боги были людьми. А не абстракцией, требующей миллионные жертвы в счет райских благ. Девушка встала, провела ладонями по бедрам и подошла ко мне. Я уступил ей место, сев рядом в поросшую мхом нишу.

- Как тебя зовут?

- Кэтрин, - неожиданно звонко сказала она.

- Кэтрин, - повторил я. - Кэтрин. Редкое имя. Кажется, совсем недавно я писал письма девушке с таким именем. Первые годы, первые впечатления.

- Куда путь держишь, Кэтрин?

- Никуда. Моя коммуна накрылась. Буду ночевать здесь.

Я вспомнил рассказы Милса о всякой нечисти, прописанной на кладбище, и с уважением посмотрел на наивно-детское личико Кэтрин. Вверху кто-то завозился и застонал, серая тень промелькнула в нескольких шагах от нас. Кэтрин побледнела и схватила меня за руку, я сделал вид, что ничего не заметил.

- Хорошо. Теперь твой черед провожать меня. Тем более что я не так вынослив и не прочь перекусить, - сказал я, поднял чемодан и двинул на выход, ободряюще улыбаясь идущей рядом Кэтрин.

Выйдя за кладбищенские ворота, мы снова руку об руку зашагали по чистым и влажным от тумана цветущим улицам. Я научил Кэтрин высасывать нектар из белых земляничных цветов и угадывать ближайшее мгновение по сорванным лепесткам. Кэтрин взбодрилась, и, улыбнувшись, даже понравилась мне. Я рассказал ей несколько смешных историй из жизни придворных знаменитостей. Кэтрин смеялась, повиснув у меня на руке, дергала за рукав: "Расскажи еще", - зверек, почувствовавший ласку. Мы вошли в тот же кабак, где я встретил ее и Гудвина, в общем-то не придавая тогда особенного значения этим встречам. Все случайно и закономерно. Друзья и враги, лучшее и худшее, жизнь и время, Гудвин и Кэтрин, я и заказанные мною шницели. Иногда необходимо подчиняться сиюминутным увлечениям. Примерно в таком духе я уговорил Кэтрин поужинать со мной. Вымытое личико стало милее и моложе, она улыбнулась, и больше восемнадцати ей никто бы не дал. После оживленной болтовни и смеха мы замолчали, уминая каждый свою порцию. Она была голодна, но держалась стойко, не спеша и не суетясь, нажимала на мой обширный заказ, неожиданно удивив меня знанием всех ресторанных и аристократических правил. Время от времени я подливал ей в тарелку соуса и в бокал - апельсинового сока, от шампанского она отказалась. И слава богу, я так и не привык к этому обязательному пойлу.