Валентина Журавлева - Голубая планета

Цепляясь за узловатые корни ареситы, я поднялся на ноги, раздвинул ветви. С прежней силой ревел ветер. Но небо было безоблачным. И над самым горизонтом я увидел двойную зеленоватую, очень яркую звезду.

Да, это была Земля. Земля и Луна. В этом чужом мире, где все было враждебно - и хлещущий ветер, и жесткая каменистая почва, и непроглядная тьма, - вдруг возникло что-то свое, родное. Земля! Родная Земля! Я твердил это слово, я повторял его вновь и вновь...

В спокойном, дружеском сиянии двойной звезды было что-то необыкновенное. Что именно, я не мог понять. Всматривался - и не мог. Но чем дольше я всматривался, тем важнее мне казалось понять это необыкновенное. Я забыл об урагане, я не слышал ветра, я не видел диска кислородного индикатора...

В двойной зеленоватой звезде, повисшей над черным изломом горизонта, было нечто необыкновенное. И внезапно я понял. Звезда мерцала! Едва заметно, очень слабо, по мерцала. А в разреженной атмосфера Марса мерцания не могло быть. Земля, далекая, родная Земля помогла мне понять, что теперь у Марса есть плотная атмосфера. Я нс знал, откуда она взялась, эта атмосфера. Я даже не думал об этом. Сквозь бездну космоса Родина указала мне путь к спасению. И я принял этот путь сразу, без раздумий и сомнений.

Я открыл вентиль шлема.

В лицо ударил теплый ветер. Глубоко, полной грудью вдыхал я воздух Марса. Он был очень теплый, влажный, насыщенный мускусным запахом ареситы. У меня кружилась голова от этого воздуха, от этого запаха, от счастья...

Не помню, сколько прошло времени. Земля поднималась над горизонтом, и там, где она поднималась, небо светлело. Для Марса наша Земля была утренней звездой. Ее восход предвещал утро, рассвет.

Он казался хмурым, этот рассвет. Серые тени тянулись по кочковатой равнине, над горизонтом клубились черные дымки туч. Но ветер стихал. Я это чувствовал.

И тогда мною овладела веселая злость. Я ухватился за низкий, стелющийся кустарник, вылез из ямы и пошел. Я шел и кричал ветру какие-то слова какие-то обидные слова. Ветер фыркал, налетал, отталкивал меня, но он уже ничего не мог сделать.

Я шел.

Куда идти, я не знал. И поэтому шел наугад, туда, где светилась двойная утренняя звезда. Я не смог бы повернуться к ней спиной.

Я прошел метров сто, полтораста. Из-за бугра (впереди и правее меня), роняя красные искры, выползла в небо ракета. Потом еще одна. И еще, еще...

Тогда я побежал. Ветер расступился, исчез. Я бежал, перепрыгивая через кусты ареситы, - на Марсе почти не чувствуется тяжесть скафандра.

С вершины бугра я увидел "Стрелу". Она была совсем близко, метрах в пятидесяти. Ее темный вытянутый силуэт четко вырисовывался на фоне светлеющего неба. Она показалась мне необыкновенно красивой, наша "Стрела": плавные, благородные и строгие обводы, гордо приподнятые короткие крылья, устремленный вперед корпус.

Шатов выпускал одну ракету за другой. Он был без скафандра, в расстегнутом комбинезоне. Рядом со "Стрелой" стоял собранный вертолет маленький, приземистый. Только Шатов - один, в темноте, в бурю - мог собрать вертолет.

Он увидел меня, отбросил ракетницу, сорвал кожаный шлем и, высоко подняв его над головой, что-то закричал.

Я рванулся к нему, на ходу расстегивая скафандр.

- Ну, ну, штурман, успокойтесь, - глухим голосом произнес Шатов. Кажется, старик Омар... Нет, не то...

И он отвернулся.

Только сейчас я заметил десятки ракетных обойм, валявшихся па земле. Это заставило меня вспомнить о Марсе.

- Марс? - все еще глуховатым голосом переспросил Шатов и кашлянул. Марс? Полный порядок, штурман. За этот год многое изменилось. Люди создают на Марсе атмосферу. Красное пятно, которое мы видели па экране локатора, термоядерный кратер. Таких два на Марсе. Четвертый месяц в них идет управляемая цепная реакция. Тяжелые атомы дробятся на легкие осколки кислород, азот, гелий, водород. И главное - в этих кратерах от колоссальной температуры разлагаются минералы, содержащие кислород, воду, углекислый газ... Люди сейчас покинули Марс, только на Фобосе остался пост управления. Нам еще повезло, штурман, здесь были бури похлеще вчерашней. И радиоактивность была высокой, сейчас это уже не опасно. К тому же атмосфера преградила доступ космическому излучению. Считайте, что нам повезло... И хватит, штурман! Больше я ничего не знаю. С Фобоса меня порадовали целой лекцией - цифры, формулы, даже цитаты, - но я возился с этой птичкой... Простите!

- А она уцелеет, эта атмосфера? - спросил я. Шатов расхохотался.

- Ага! Понравился ветерок... Не беспокойтесь, штурман. В раскаленном состоянии Марс потерял атмосферу - притяжение слабовато. А теперь он ее сможет удерживать практически вечно. Могу добавить: такая же участь ожидает Луну. Старушка получит шикарную атмосферу. И хватит расспросов. Хватит! Если угодно, возьмите мой скафандр, настройте рацию и слушайте... А я... Штурман, штурман, солнце! Смотрите, солнце!

Над Марсом всходило солнце. Пурпурное небо стало розовым, и на горизонте, четко разделяя землю и небо, блеснул золотой ободок. Краски дрожали, переливались, светлели. От солнечной полоски струился свет. Он углублял краски неба, наполнял их силой.

Полтора года в космосе, ураган, ночной кошмар - все это ушло, все это ничего не стоило по сравнению с первым рассветом на Марсе. Я бы прошел через вдесятеро большие трудности, чтобы видеть этот первый рассвет над древней планетой. Рассвет, созданный людьми.

Солнце выплескивало в небо упругие, сверкающие лучи, и они отгоняли тьму. Звезды гасли, стертые солнечными лучами. И только одна звезда - двойная, яркая - торжествующе светила в прозрачном утреннем небе. Теперь она была голубой.

- Земля, - тихо сказал Шатов за моей спиной. - Голубая планета.

Я обернулся. На небритой щеке Шатова влажно поблескивала голубая искорка.