Юрий Рытхэу - Интерконтинентальный мост

— Разве не обратно летит? — удивился Теин, провожая взглядом удаляющийся корабль.

— Там еще один пассажир, — сказал Мылрок. — Кристофер Ноблес.

— Историк? — удивился Теин. — Тот, который писал о древних обычаях Берингова пролива? Сколько же ему лет?

— Он самый, — подтвердил Мылрок. — А лет ему, наверное, все сто будет, если не больше. Летит из Вашингтона в Анадырь. Какую-то книгу затевает в связи со строительством. Старик говорит, что знал о будущем мосте еще в прошлом веке. Будто бы такая секретная договоренность была между нашими странами.

— Странно, — недоверчиво пробормотал Теин.

Снегоход шел бесшумно, позволяя свободно разговаривать. Да и Теин держал небольшую скорость, позволяя гостю оглядеться.

Остановились у охотничьей яранги.

— Как хорошо вы сделали это! — воскликнул Джеймс Мылрок, разглядывая Уэленскую косу.

Он подошел к стойке, встал под поднятую на подставку байдару, посмотрел наверх.

— Скоро байдары на берег!

— Послезавтра, — ответил Теин, убирая в ярангу охотничье снаряжение.

Теин и Мылрок снова уселись на снегоход и, таща на буксире добычу, направились к домам.

Ума, жена Теина, уже стояла у порога жилища с ковшиком воды: согласно древнему обычаю нерпу «поили» водой у порога прежде чем внести ее внутрь.

Никто не помнил значения этого обряда, но без него как-то не было бы завершенности.

Ума облила голову убитой нерпы, потом подала ковш с остатком воды охотнику. Теин отпил из ковша и с силой выплеснул оставшиеся капли в сторону моря.

Только после этого гость поздоровался с хозяйкой и добычу внесли в дом, в просторную кухню, где имелся закуток для обработки.

— Опять звонили из Москвы, — напомнила Ума. — С телевидения.

Рабочая комната Теина была просторная, с огромным, почти во всю стену, окном, обращенным в сторону моря. В кристально чистые стекла как бы вписывались покрытая льдом и снегом лагуна и старый Уэлен на косе с ярангами и байдарами, еще стоящими на подставках.

Остальные стены занимали книжные полки. Книги, книги от пола до потолка. На русском, эскимосском; чукотском, английском языках. И еще картины. Одна из них почти повторяла ту, что открывалась из окна, — старый Уэлен. Но изображение не было вымыслом: это был вид Уэлена тысяча девятьсот двадцать шестого года.

В дальнем от входа конце стоял большой письменный стол из некрашеного дерева со стареньким компьютером, с экраном-дисплеем и блоком памяти, а недалеко от двери — низкий чайный столик с сиденьями — китовыми позвонками.

Дом Теина был хорошо знаком Мылроку, и он, раздевшись, уверенно направился к чайному столику, на котором в термосе, как он знал, был крепко заваренный древний напиток — чай.

Хорошее место выбрал Иван Теин для своего дома! А сам дом — это Литературная премия за книгу рассказов. В двадцать первом веке Литературная премия означала не деньги, которые и в старину мало что значили, а исполнение сокровенного желания писателя. Это могло быть какое-то необыкновенное путешествие, возможность изучения какого-нибудь предмета, проблемы (на это время лауреат получал содержание академика). А Иван Теин пожелал иметь хороший дом в родном селении и поселиться в нем и заняться древним делом своих предков — охотой на морского зверя. При этом он, конечно, продолжал писать…

Иван Теин уселся рядом с Мылроком, налил себе чашку чая и спросил:

— Что пьют в Америке?

— Все, что раньше пили, — ответил Мылрок. — Теперь еще прибавился «Китовый тоник». Его у нас пьет Адам Майна и говорит, что ему хорошо.

— Слышал, что наше правительство приобрело лицензию на производство этого напитка.

— Весь мир помешался на этом тонике, — проворчал Мылрок, с видимым наслаждением прихлебывая чай. — А по мне, нет ничего лучше хорошего чая…

— И для меня тоже, — ответил Теин.

Некоторое время оба молча пили чай, явно уступая друг другу начало трудного разговора.

Послышался зуммер вызова дальней связи. Но это был всего-навсего Анадырь. Телевидение Чукотки просило у Ивана Теина несколько слов о будущем строительстве.

— Могу только сказать, что в обычаях и взаимоотношениях жителей Берингова пролива давно выстроен иной мост. И до поры до времени он удовлетворял и нас, и наших соплеменников на другом берегу… Теперь другие времена, требуются другие мосты. И тот, кто решил построить этот мост, должен отдавать себе отчет в судьбе и будущем тех людей, которые искони живут в Арктике…

Говоря это, Иван Теин искоса поглядывал на гостя.

А гость молча слушал. Когда Теин закончил, Мылрок налил еще чашку чая и тихо спросил:

— Значит, ты тоже радуешься?

Но Теин промолчал.

Откуда-то доносилась музыка. Пел женский голос, таинственный, едва различимый. Это было похоже на древний напев Нутетеина о чайке, борющейся с ветром… А может, это просто ветер. Вон как по лагуне крутит снег.

Теин подумал о дирижабле: успеет корабль вернуться в Ном или же заночует в ангаре, в Анадыре?

— Я приехал посоветоваться, — сказал Мылрок, кладя чашку вверх дном в знак окончания чаепития. — Дело тут такое, что мы не должны упустить своей выгоды. Особенно мы должны быть осторожны и тверды со своим правительством. Как бы нас снова не оставили в дураках…

Теин вдруг улыбнулся. Улыбка была широкой, почти веселой, если бы не глаза: они были озабоченны и грустны.

— Дорогой Мылрок! Дело кончится тем, что меня привлекут к ответу за вмешательство во внутренние дела чужого государства и наши и ваши власти. Ты же знаешь, как это теперь строго! Тут такое затевается, дело идет об укреплении безопасности двух великих держав, а ты приезжаешь советоваться, как сорвать побольше со своих!

— Ну, не совсем так, — смущенно отозвался Мылрок. — Ведь строительство моста угрожает нашему образу жизни, охоте, всему, что окружает нас. В проекте инженера Борисова говорится об изменении климата Арктики…

— А зачем нам другой климат? — весело спросил Теин. — Мы родились в этом климате и в нем хотим дожить до конца дней своих. И желаем, чтобы дети наши унаследовали мир таким, какой он есть. Тот, кому нужен другой климат, тепло, — пусть едет в Африку или на Гавайские острова! Я еще не знаю точного проекта моста, но думаю, что там все предусмотрено… Может быть, что-то и изменится, но наши правительства надеются, что жители Чукотки и Аляски достаточно мудры, чтобы понять необходимость такой жертвы, если назвать жертвой многие изменения, которые затронут наш образ жизни, наш устоявшийся уклад, — осторожно закончил он.

— Но так ли уж необходима жертва? — спросил Мылрок.

— Процитирую Евгения Таю: «Человек ради будущего часто отказывается от дорогого ему прошлого, оставляя позади многое из того, что ему хотелось бы иметь всегда при себе…»