Сергей Смирнов - Без симптомов (Сборник, неполный)

Доктор Ремезов долго всматривался в черты умершего, недоумевая, почему вдруг спокойно и ясно становится на душе… и, склонясь над больничной койкой, невольно прошептал: «Господи, помилуй…»

Накануне молодые ребята-санитары, краснея и чертыхаясь от натуги, приподнимали этого огромного старика на постели, а он тем временем посмеивался:

— Что, воюете с дедом, солдатики? Здоров медведь вам попался?

— И не говори, дед, — отвечали санитары.

— Задал делов вам, солдатики?

— Да отслужили мы, дед, — невольно приноравливаясь к его лесному басу, хвастнул один из санитаров.

— Вон оно как! Тогда мы — ровня, ребятки, — балагурил старик, пыхтя от боли. — И я отслужил, однако.

— Да когда ж ты успел? — не унывали «солдатики», вытягивая из постели грязные клеенки.

— Так, считай в уме, еще гражданскую прихватил, однако.

— Ну!.. У красных или у белых?

— А поди упомни их всех в лицо-то.

Дед не то шутил хитро, не то говорил, как думал.

«Такие не болеют», — думал Ремезов, стоя в стороне.

Дед прожил жизнь таежным охотником, и не в лесу, а на пристани под вечер случилась с ним беда. Как ни рассказывал, стыдясь своей оплошности, но только скатилось на него со штабеля несколько строевых лесин.

Ремезов вышел из палаты и приостановился у крайнего окна.

Закатное солнце освещало угол больничного двора: несколько серых валунов, покрытых лишайниками, и березу с раздвоенным черно-белым стволом. Когда горы вдали были затянуты туманом или сумерками, этот угол напоминал Ремезову детство: такая же раздвоенная береза росла среди высоких валунов позади деревни. На той березе висела толстая веревка. Держась за нее и раскачиваясь, можно было прыгать по высоким верхушкам валунов…

И вдруг Ремезов понял, что всю жизнь ему не хватало наставника, а к этому лесному деду можно сейчас подойти и запросто спросить, как жить дальше, не боясь рассудительного книжного ответа. Но следом Ремезов понял также, что подойти к старику и спросить не сможет…

И вот сегодня его попросили подежурить повторно… Сегодня и случилось… Доктор Ремезов стоял над умершим, придерживая край простыни и оттягивая миг, когда придется потянуть белый покров вверх, к изголовью.

Ремезову казалось, что только теперь он может услышать ответ — и слышит его, но не слова, а иное, что вернее слов способно укрепить душу… До Ремезова донесся едва различимый близкий шорох, и он отвел глаза. Он увидел медсестру, замершую в смятении на пороге палаты. Сделать еще один шаг она была не в силах.

Вошли санитары, толкая перед собой каталку. Не поднимая глаз на дежурного врача, они загнали каталку в проход между кроватями и одним резким движением перенесли тело. «Как живого, — подумал Ремезов, заметив, что тело не бросили, как бывало, а аккуратно положили, придержав голову. — Хорошие солдатики». Уже у дверей один из санитаров заговорил с другим вполголоса:

— Жаль деда, мировой был, веселый… Терпел. Нас бы так придавило — и чирикнуть не успели бы. А он еще неделю анекдоты травил…

Ремезов вышел за ними вслед. Не делая никакого шума, санитары быстро провезли каталку мимо больных, сплотившихся полукругом у телевизора. Все пространство рекреации было пронизано сиянием экрана, и ярко, синевато светились застывшие лица больных. Ремезов вздрогнул от дурацкого ржанья и невольно взглянул на экран: там вертелось коромысло викторинной рулетки и бойко подпрыгивала игрушечная лошадка. Невольно выслушал Ремезов и какой-то странный вопрос о каких-то консервных банках в невесомости и также невольно заинтересовался, раскапывая в голове возможный ответ, точно спрашивали именно его, дежурного врача в районной больнице.

Больные сидели неподвижно, будто загорали. Возвышенное и грустное чувство, с которым Ремезов вышел из палаты, начало проходить, теряться, а душа стала заполняться тупой беспечностью, с которой обычно, выйдя в конце дня со службы, говоришь себе. «Ну ничего… нормально… все в порядке…»

И Ремезов повернулся, чтобы поскорее уйти за пределы голубого свечения, он увидел медсестру. Она стояла, вжавшись и стену, и смотрела на экран телевизора, пытаясь отвлечься.

«Расплачется», — подумал Ремезов.

Но медсестра справилась с собой.

— Он такой веселый был, — проговорила она скороговоркой. — Все смешил… Я и капельницу с ним чуть не роняла… Привыкла.

— Ну ничего, успокойся, Галя, — сказал Ремезов, — Иди… выпей таблеточку седуксена, приляг. Я тебя разбужу, если что.

Он оставил медсестру и пошел в ординаторскую.

Положив перед собой на стол, под свет настольной лампы, карту больного, Ремезов с особым вниманием, даже трепетом прочел на первой странице графы «фамилия, имя, отчество», «год рождения»… хотя знал их на память. Но за первой страницей карты было уже чужое, к умершему будто бы уже не имеющее отношения, написанное руками трех врачей, из которых один — он, Ремезов… И в тех записях ему уже не найти ответа на какой-то очень насущный вопрос, который мучил своей бессловесностью, будто на Ремезова кто-то все время смотрел со стороны — с укором и не хотел ничего объяснять.

«Да что же за хандра теперь такая! — спрашивал себя Ремезов, откинувшись на спинку стула и потирая пальцами лоб. — Скорее уж не хандра, а предчувствие…»

Где-то неподалеку от больницы завыла собака, а за ней другая. «Ну вот…» — подумал доктор Ремезов и подошел к окну.

За окном было черно. В лицо тянуло приятной влажной прохладой, смешанным запахом хвои и остывающего речного берега. Ремезов заметил вдруг перемигивание двух движущихся малиновых звездочек, и вскоре до его слуха дотянулся машинный звук. Перевалив через хребет, к поселку спускался вертолет.

Отведя взгляд в сторону, Ремезов увидел на прикрытой створке окна отражение стоящей рядом медсестры. Сквозь стекло она тоже следила за летящими огнями.

— Это не санитарный… военный, — проговорила медсестра.

Сердце у Ремезова сильно заколотилось, и он отошел от окна, точно испугавшись чего-то. Вдвоем с медсестрой они молча слушали нарастающий гул до тех пор, пока не зазвенели стекла и воздух в комнате не затрясся.

Ремезов определил, что вертолет садится за больничной оградой, на убранное поле.

— Я сейчас! — крикнул Ремезов медсестре. Выскочив за ворота, он побежал во тьме по полю навстречу буре и грохоту. Из вихря появился кто-то и, придерживая на голове фуражку, закричал: