Николай Шелонский - Братья Святого Креста

Что прочел он в моих чертах? Жрецам Озириса ведома была судьба, скрытными знаками изображенная на лице и руке каждого человека. Ее ли прочел верховный служитель таинственного культа, и она ли привела его в содрогание?

— Дай мне твою руку, Аменопис! — торжественно произнес Ненху-Ра.

И я, приведенный сам в волнение, молча повиновался. Долго жрец разглядывал таинственные линии, и я видел, как сумрачнее и тревожнее становился его взгляд.

— Такова была воля Всесоздавшего, — сказал он наконец, — чтоб случай, как называют его люди, или судьба, как называем его мы, посвященные в таинства, — привел тебя, Аменопис, ко мне… Я вопрошу звезды, и если они скажут мне то же, что сказали мне изображенные на твоем челе и руке веления, то дивен должен быть твой гороскоп!.. Иди, сын мой, и знай, что отныне ты принят в число моих учеников!

Я удалился и присоединился к своим товарищам. Никому из них я не сказал о новом положении, которое мне суждено было занять по воле Ненху-Ра.

До сих пор не было примера, чтоб кто-нибудь из «воспитанников фараона» вступал в касту жрецов. Только верховный жрец мог допустить подобное нарушение закона. Душа моя колебалась, и сам я объят был трепетом: таинственная наука жрецов не только давно уже манила мое любопытство, но и вселяла невольный страх, разделяемый мною со всеми египтянами: мы привыкли с уважением взирать на людей, вся жизнь которых была посвящена служению великим богам, — на тех людей, которым известны были тайны, недоступные нам, которые умели читать грядущие судьбы людей, направлять их волю и в полных глубокого смысла мистериях черпать силы, выделявшие их из ряда людей.

И мне представлялось, что я должен сделаться участником их жизни, разделять их труды и приобрести их познания — и эта мысль радовала меня нескончаемо и вместе пугала своим величием.

Я — потомок избранного народа, сын левита, служившего Единому Богу — сделаюсь жрецом Озириса и Изиды!..

Как внезапно пришла мне на ум эта мысль, так же внезапно показалось мне невозможным исполнить веление Ненху-Ра. Неведомый мне Бог, которому служил мой отец и которого я забыл в чуждой стране, восстал передо мной во всем Своем величии. Родные заветы, из рода в род переходившие в коленах избранного народа, воскресли в моей душе, и огненными буквами начертались передо мной священные слова:

«Велик Иегова, велик Бог Израиля!..»

Венчанный цветами памятник, посвященный Богу Всесильному, предстал предо мной живым укором. И память о Боге Израиля воскресла в моей душе…

И тут же явилось во мне решение бежать из Египта, из чуждой страны, в землю отцов моих, к священному Иерусалиму.

Но — увы! — решение это я не привел в исполнение, увлеченный жаждой знания и потрясенный чудесными видениями, вызванными по воле Ненху-Ра при помощи дивной науки жрецов!..

Горе мне!.. И никогда я не скорбел так об этой роковой ошибке Аменописа-Натанаила, как теперь, в последние часы моей жизни!..

Но утешением мне служит то, что теперь перед моими духовными очами стоит Великий Бог в сиянии всепрощающей христианской любви!..

Прошло некоторое время, в течение которого я не видел Ненху-Ра, ни разу не призывавшего меня к себе. Я же ожидал ежеминутно этого призыва и трепетал: мне надлежало высказать верховному жрецу сомнение, меня обуявшее; я должен был отказаться от величайшей почести, какая только может быть предоставлена египтянину — от вступления в священную касту жрецов. Я должен был подвергнуться гневу всесильного старца. Но не последствия этого гнева пугали меня, а потеря благосклонности Ненху-Ра, к которому я, как уже говорил, почувствовал сыновнюю привязанность.

Я колебался и мучился от ожидания. Казалось, время тянется для меня бесконечно долго. Стороной я слышал, что Ненху-Ра, один, даже без своих ближайших помощников, занят составлением чьего-то гороскопа. Не только мои товарищи, но и храмовые жрецы недоумевали по этому поводу: верховный жрец сам составлял гороскоп только для фараона и членов его фамилии. Но я знал, чью судьбу читает Ненху-Ра в звездной книге, и к страху неизбежного объяснения с ним во мне примешивалось жгучее желание узнать предстоящее мне будущее.

Что сулит оно мне?.. Озарит ли радость мое измученное, исстрадавшееся сердце?.. Светлая ли радость волею неисповедимой судьбы определена мне в моем первом, земном существовании, или под покровом мрачной печали протекут мои дни?.. Откроется ли передо мной таинственная завеса, и станет ли ясна мне судьба, постигшая ту, чей образ ярко запечатлелся в моем сердце?..

Я был молод, и только что распустившийся в моем сердце цветок любви, сорванный беспощадной рукой, оставил по себе мучительно болящую рану. Мне казалось, что эта рана никогда не закроется, что самая жизнь потеряла свою красоту и давящим гнетом ложится на мою истерзанную душу.

«О жизнь, о вечная загадка, то манящая своею прелестью, то являющаяся невыразимым гнетом! Неужели ты затем и существуешь, чтобы вести человека к мраку небытия?.. Какой же смысл в тебе, если на конечной точке, к которой ты приводишь, стоит неизбежный, страшный в своей таинственности, призрак смерти?..» — так восклицал я, Аменопис, и тщетно искал успокоения.

Где она, чудным видением мелькнувшая передо мной? Вернется ли душа ее, как говорит учение жрецов, в тщательно сохраненное мною, по египетскому обычаю, тело? Где витает она теперь?..

О, как страстно хотел я услышать ответ на эти вопросы! И чем больше старался я вызвать перед собой образ погибшей девушки, тем яснее чудилось мне, что ее призрак реет надо мной незримо… И тут новая боязнь овладевала мною: — если дух ее отошел в обитель Авраама, то мне ли, звавшему богом Озириса, соединиться с ним, когда мое тело будет покоиться в саркофаге?

Нет, пусть лучше я откажусь от познания тайн, сулимых мне дивной наукой Ненху-Ра, пусть подвергнусь его гневу, — но возвращусь к вере отцов моих…

Иегова, Всесильный Бог Израиля, есть Бог отцов моих, и будет Богом для меня! Страна, где томились мои соплеменники, не будет моей родиной, и тело мое не будет покоиться в каменной твердыне, омоченной потом и кровью Израиля…

Так думал я, Аменопис, и принятое решение ободрило меня и успокоило мою смятенную душу. Теперь я ждал уже с нетерпением призыва Ненху-Ра, готовый высказать ему все, что считал непреложным и справедливым…

И вот час, решительный час моей жизни настал. Я получил приказание прибыть на кровлю храма в час, когда посвященные в таинства жрецы читают судьбы, от века начертанные в звездной книге неба.

Пройдя множество внутренних дворов, из которых каждый имел свое название, я поднялся по гранитной лестнице и ступил на площадку кровли.