Дэвид Зинделл - Экстр

– Это что – угроза или новое пророчество?

– Ни то, ни другое. Просто все люди умирают… слишком быстро. Мгновение – и нас уже нет, и ветер уносит нашедыхание. Жизнь драгоценна. Зачем швыряться ею до того, как придет твое время?

– Ты хочешь сказать, что сам это придумал?

– Я умирать не хочу, – сказал Данло.

– Правда? Я шел за тобой через галактику. И в Твердь. Ты живешь, как воин-поэт, без страха и упрека. Я думаю, что ты тоже ищешь смерти. Вот что тревожит тебя, когда ты думаешь о своем визите к мертвым, разве нет?

Данло посмотрел в окно, где отражались в океане вечерние огни. Не желая отвечать на вопрос Малаклипса, он взял флейту и стал импровизировать медленный напев, а после вытер губы и сказал:

– Чего бы я ни искал для себя, другим я несу только мир.

– Мир и свет – если ты, конечно, и есть светоносец.

– Да, свет, – улыбнулся Данло. – То, что противоположно тьме.

– А я, стало быть, носитель тьмы?

– Ты носитель войны. Вы, ваш Орден, заключили союз с ивиомилами, а для чего? Чтобы заставить одних Архитекторов убивать других.

– Но ведь я воин, так или нет? И война – закон всей вселённой. Когда-нибудь ты это поймешь.

– Нет, мир всегда есть. Он… должен быть.

– Эх, пилот, пилот.

– Где-то в центре, даже в человеческом сердце, должен быть мир. Гармония жизни, благословенная халла.

Данло снова посмотрел в окно на мерцающий океан. Он сидел выпрямившись, и его взгляд уходил далеко за край света. Насытив глаза глубокой темнотой воды, он перевел взгляд на небо. Там сквозь загрязненную атмосферу проглядывали только самые яркие звезды. Где-то там пронизывала Экстр убийственная радиация сверхновых, и Данло скраировал, бродя в бескрайних просторах вселенной.

– Что ты там видишь – мир? – спросил Малаклипс.

– Нет, как раз наоборот.

– Может, расскажешь?

Твердь говорила Данло, что Кремниевый Бог хочет уничтожить всю галактику. Возможно ли, что это шайда-существо использует для своей цели воинов-поэтов?

– Я вижу людей, – сказал Данло. – Кто бы мог подумать, что человек так расплодится во вселенной? Нас очень много. Мы прекрасны и ужасны. Я вижу, как люди гибнут за мечту. И за бредовое видение. И за чье-то стремление к власти. Гибнут всегда и неизменно. Вот Бертрам Джаспари. Он готов послать на смерть миллионы верующих. Всех ивиомилов. Всех Архитекторов. Я вижу роботов, и тяжелые корабли, лазеры, вирусы, тлолты и бомбы. И это ужасное оружие, эти машины, которыми Архитекторы разрывают ткань пространства-времени. Звездоубийцы, посылающие в солнца потоки гравифотонов, свет, который ослепляет. Я вижу всю планету, всю галактику – всех людей, которые готовятся к войне и к смерти.

Данло снова умолк, прижав флейту к шраму на лбу. Малаклипс смотрел на него почти со страхом, что было странно – ведь воины-поэты не должны бояться ничего во вселенной, особенно других людей.

– Этого все равно не остановишь, – сказал он.

Данло молча прижал к губам мундштук флейты.

– Ты не можешь изменить мир, пилот.

Данло выдул тихую ноту, пролетевшую по комнате, как вздох ветра.

– Ты не можешь изменить природу самой вселенной.

– Нет, – признал Данло, отложив флейту. – Но себя я могу изменить. В этом и состоит мое следующее испытание, правда? Оно покажет, могу я изменить себя по-настоящему или нет.

Малаклипс ушел, а Данло еще долго играл на флейте и размышлял об этом тревожном визите. Будь у него больше благоразумия, он попросил бы служителей дворца никого к нему не пускать. Теперь, когда он действительно проявил себя как светоносец, многие искали с ним встречи, и у Данло вошло в обычай распивать чай с виднейшими князьями Церкви. Они говорили о новой Академии Ордена на Тиэлле и о возможности отправить туда одаренную молодежь для обучения на пилотов. Говорили о великой перемене, которая начнется в Храмах Церкви и перекинется, как лесной пожар, на всю галактику. Многие посетители полагали себя теологами и любили потолковать с Данло о фравашийской философии, о Программе Второго Сотворения и о трех столпах рингизма – новой взрывной религии, возникшей в Невернесе всего несколько лет назад. Данло так привык к этим ежедневным (и еженощным) визитам, что открывал дверь на первый стук, не спрашивая, кто к нему пришел.

И вот, когда после его легендарного Вхождения к Мертвым прошло уже дней двадцать, в ночь перед последним испытанием, к нему снова постучались. Данло открыл, ожидая нового сеанса бесплодных теологических дебатов. А быть может, он надеялся, что это Харра пришла наконец дать ему совет и-пожелать удачи. Поэтому он очень удивился, увидев на пороге первого из старейшин Церкви – тот стоял хмурый и явно злился, что вынужден ждать, когда Данло пригласит его войти. Бертрам Джаспари и в лучшие времена не отличался терпением, а в эту ночь прямо-таки взмок от спешки.

– Можно ли нам войти, Данло ви Соли Рингесс? – церемонно спросил он.

Данло выглянул в коридор посмотреть, не сопровождают ли Бертрама другие старейшины, но потом вспомнил, что Бертрам любит говорить о себе “мы”, как будто уже стал Святым Иви, и улыбнулся.

– Входите; пожалуйста, – сказал он, распахнув дверь. – Хотите, я сделаю чай?

– Нет, благодарю. – Бертрам глянул на Данло холодно, словно подозревая, что тот хочет его отравить. – На это у нас нет времени.

Данло пригласил его в алтарную комнату, где принимал Малаклипса и церковных деятелей. Бертрам осторожно опустился на белую подушку; со своим острым личиком и тощими конечностями он походил на птицу ратри, которая усаживается на гнездо. Его остроконечную голову, как всегда, покрывала вышитая золотом добра. Он потел так, словно поел несвежего мяса, лицо было пепельно-синим.от грибковой инфекции. Данло дивился безобразию этого человека, но знал, что внешнее уродство не должно заслонять еще более глубокие дефекты души Бертрама.

– Ты удивлен, видя нас здесь, не так ли, пилот?

В любом другом мире, имеющем столь сильного правителя, как Святая Иви, Бертрама за его мятежные настроения изгнали бы или заключили в тюрьму, если не хуже. Но Бертрам с хитростью ускользающего из сети окуня умудрялся не участвовать ни в одном бунте и ни в одном заговоре против Харры. Да и Харра была самой всепрощающей из всех Святых Иви.

– Нет, я не так уж удивлен, – ответил Данло. Настроенный игриво – столь же игрив бывает фравашийский Старый Отец, причиняющий своему собеседнику ангслан, духовную боль, ведущую к просветлению сознания, – он указал флейтой за окно, на черно-синий океан. – Прекрасный вид, правда? Вы, наверно, надеетесь, что вид из этого дворца скоро будет вашим.

Бертрам на миг побагровел от бешенства, но затем, как змея, сбрасывающая кожу дюйм за дюймом, освободился от этой опасной эмоции.