Дэвид Зинделл - Экстр

– Возможно, ты прав. – Данло потупился, не желая рассказывать Эде о неудачном воплощении Тверди в Тамару.

– Есть и другой способ – маловероятный, но все же возможный.

– Да?

– Ты сказал, что ищешь планету Таннахилл. Планету Архитекторов Старой Церкви.

– Ее ищут многие пилоты моего Ордена.

– Архитекторы всегда поклонялись мне как Богу, – с лучистой, как солнце, улыбкой заявил Эде. – Как ты полагаешь, что сталось с моим телом, когда я поместил свое сознание в мой вечный компьютер?

– Не знаю.

– Сказать тебе?

– Скажи, если хочешь.

– Обычно Архитекторы после церемонии преображения сжигают своих мертвых. Но я думаю, что мое тело хранится в храме на Таннахилле – оно стоит там, замороженное в клариевом склепе.

– Но твое преображение состоялось почти три тысячи лет назад!

– Так давно? Верность моей паствы поистине беспредельна.

– Но зачем? К чему это шайда-погребение?

– Архитекторы чтят все, что имеет отношение ко мне – и в жизни, и в смерти. Даже мою старую и вполне человеческую плоть: она как нельзя лучше напоминает им, что тело без оживляющей его программы души – всего лишь пустая шелуха.

– Но три тысячи лет…

– Для меня это было как будто вчера. Всего миг назад.

– Но молекулы, даже замороженные, нестабильны. За столько веков… И потом, этот процесс преображения, сканирование синапсов – ведь это разрушает мозг?

– Возможно.

– Во время преображения карта синапсов мозга моделируется как компьютерная программа, но сам мозг умирает. Такова цена помещения человеческого разума в компьютер, ведь так?

– В общем, да, – с хитрой улыбкой подтвердил Эде, – но в любом преображенном мозгу могут остаться молекулярные следы синапсов. Значит, синапсы, а с ними и мозг можно восстановить.

– Ты правда веришь в это?

– Это моя надежда.

– Значит, ты надеешься получить свое тело назад?

– Да.

– Восстать из мертвых… – прошептал Данло и прижал руку к пупку, подавляя внезапную дрожь. – Ты хочешь вернуть свое сознание в свое старое тело?

– Да. Хочу жить опять. Что в этом плохого?

Данло постоял секунду с закрытыми глазами и сказал:

– Но ты здесь, на этой забытой Земле, а тело твое на Таннахилле.

– Да, пилот. Мое тело.

– Таннахилл где-то дальше… в глубине Экстра.

– Хочу опять увидеть его, мое старое тело. Ощутить его изнутри.

– Так ты знаешь, где находится Таннахилл?

– Нет. Знал раньше, но забыл.

– Жалость какая.

– Но есть другие, которые могут это знать.

– Другие? Кто они – люди?

– В основном да.

– А где они живут?

– В центре Экстра, среди наиболее диких звезд. На других Землях, созданных мной.

– Ты знаешь координаты этих звезд?

– Знаю.

– И назовешь мне их?

– Только если ты пообещаешь взять меня с собой.

– Взять? Куда – в грузовой отсек?

– Нет, пассажиром. Как соискателя несказанного пламени и других вещей.

Данло потер лоб и вздохнул.

– Хорошо, если хочешь, я возьму тебя в кабину.

– Ты должен пообещать мне еще одно. – Эде улыбался – очевидно, он без труда читал все, что было написано на лице Данло.

– Что именно?

– Обещай, что, если мы найдем Таннахилл, ты поможешь мне вернуть мое тело.

– Это будет трудно.

– Что трудно – пообещать или выполнить?

– И то, и другое.

– Я прошу только твоей помощи – что в этом плохого?

Данло снова потер лоб, вспоминая.

– Умершие мертвы. Это шайда, когда мертвые оживают.

– Но я-то не умер. – Эде мигнул и стал ярким, как световой шар. – Я такой же живой, как и ты – почти.

– Если даже ты не скажешь мне координаты этих звезд, я все равно могу их найти.

– Возможно.

– И Таннахилл я могу найти без тебя, а вот ты без меня никогда не покинешь эту Землю.

– Ты хочешь сказать, что преимущество на твоей стороне.

– Верно.

Глаза голограммы приобрели сходство с черными дырами, вбирающими Данло в себя.

– Но ты, как мне известно, не любитель торговаться.

Данло подумал о купцах, спорящих о цене фравашийского ковра, и червячнике, ведущем торг с проституткой за ее татуированное тело.

– Это правда. Терпеть не могу торговаться.

– Тогда помоги мне, пилот, Пожалуйста.

Данло смотрел на Эде, горящего компьютерными огнями, и ему начинало казаться, что сам он тоже горит. Горели глаза, лоб и кровь, струящаяся под кожей. В следующий момент, устрашающий и странный, в мире не осталось ничего, кроме огня, боли и дикого белого света, горящего между ними двумя и вокруг них.

– Хорошо, будь по-твоему, – сказал наконец Данло. – Я помогу тебе, если сумею.

– Спасибо.

– А теперь, – Данло оглядел заставленный кибернетикой и прочими вещами храм, – мне надо найти место для ночлега.

– Само собой. А утром?

– Утром я осмотрю остальную часть храма. Мне всегда хотелось увидеть, где преображаются Архитекторы.

– А потом?

– Потом мы вернемся на корабль. В Экстр… к звездам.

Данло учтиво поклонился, и голограмма Николоса Дару Эде рассмешила его, поклонившись в ответ с неземной грацией, доступной только парящему в воздухе изображению.

– Спокойной тебе ночи, – сказал Данло.

– Спокойной ночи, пилот, и приятных снов.

Зевнув и скрыв от Эде улыбку, Данло отправился в преддверие за своим рюкзаком. Сейчас он пожует сухарей, заедая их терпкими сушеными кровоплодами, и уляжется спать на мягких мехах, и все это время в глубине храма будет бодрствовать голограмма человека, который прежде был богом. Данло пытался представить себе, каково это – быть призраком, порожденным световыми схемами обыкновенного компьютераобразника. Каким сознанием может обладать машина, холодная и постоянная, как свет древнейших звезд? Но больше всего его интересовала одна простая вещь: если Эде никогда не спит, как он может грезить? И если ему недоступны грезы, глубокие и прозрачные, как он мог захотеть снова стать человеком, снова испытать эту прекрасную и ужасную жизнь?

Для того, кто не умеет летать, путешествие, даже самое долгое, начинается с первого шага.

Жюстина Мудрая

Проще простого сказать, что вселенная бесконечна, но охватить эту бесконечность разумом – дело другое. Галактика Млечного Пути – это лишь крошечная частица известной человеку вселенной, снежинка, несомая ветром над бескрайними ледяными полями, но для человека, пересекающего звездные поля на корабле, сотканном из алмазного волокна и грез, она кажется огромной. Однажды, девяносто тысяч лет назад, в ней взорвалась звезда. Это произошло в дальней части рукава Персея, на самом краю галактики, где звезды меркнут, переходя в межгалактическую пустоту. Горячий голубой гигант превратился в сверхновую и послал свой ослепительный свет во вселенную. Свет движется быстрее всего в природе; скорость его такова, что, пока ты объясняешь вкратце, насколько она велика, он походит в космосе миллион миль – и тем не менее свет этой прогибшей звезды за пятнадцать тысяч лет пересек лишь малую часть галактики и пролился на заснеженные леса Старой Земли. Мужчины и женщины, жившие в крытых шкурами шалашах, снеговых хижинах или темных пещерах, смотрели на эту странную новую звезду и дивились ужасной и прекрасной природе света. Пока сияние в небесах меркло, умалялось и угасало, они размышляли над тайнами вселенной и вырастали в полубогов, строящих пирамиды, соборы и звездные корабли. И все эти десятки тысяч лет, пока человеческие рои покидали Старую Землю, строили свою звездную цивилизацию и мечтали о небывало великолепном будущем, свет этой звезды все еще шел через галактику. Идет он и по сей день. Скоро, еще через пару тысячелетий, он покинет наконец Млечный Путь и уйдет дальше, к Большой Медведице и миллионам других галактик вселенной. Его волны унесут с собой в космос образы людей, которые некогда ходили в звериных шкурах и употребляли в пищу мясо животных. Именно такими вселенная впервые увидит людей – вид первобытный и диковатый, но полный обещаний и возможностей. К тому времени, когда обитатели Сакура Сен впервые познакомятся с человечеством, люди, возможно, разовьются в богов, оставивших далеко позади сырое мясо и прочую материю. Скраеры говорят, что люди станут высшими существами и постигнут наконец тайну света. Когданибудь они переступят пределы света – и тогда двери в бесконечность распахнутся, и вся вселенная будет принадлежать им.