Дэвид Зинделл - Война в небесах

Вселенский Компьютер Ханумана ли Тоша навис над Невернесом, как сверкающая черная луна. В некотором смысле он и был луной — и по величине, и потому, что состоял из элементов Казота, Вьерж и Варвары — трех из шести лун, которые Данло привык видеть в небе со дня своего рождения.

В свои корабельные телескопы Данло хорошо видел три эти ближние луны. Микророботы-разрушители копошились на них, слой за слоем разбирая их на составные элементы. Серебристые прежде поверхности лун стали серыми и покрылись рытвинами, как лицо хибакуся.

Бардо сказал правду: Хануман и его рингисты разбирали луны, попирая тем самым законы Цивилизованных Миров.

Около лун постоянно сверкали вспышки: это тяжелые корабли, груженные кремнием, углеродом или золотом, уходили в мультиплекс, чтобы тут же появиться снова над Вселенским Компьютером. Огромные космические заводы, размещенные там, превращали их груз в алмазные чипы, оптические диски и нейросхемы — в нервы и плоть Вселенского Компьютера.

Другие микророботы, сборщики, трудились на строительстве дьявольской (или божественной) машины. Данло видел, что, если строительства никто не остановит, этот памятник гордыне человеческой будет расти и станет огромным, как настоящая луна.

Агира, Агира, ки лос шайда, шайда нети шайда.

— Если вы готовы, пилот, можно идти на посадку. — Голос Никабара Блэкстона разлился по кабине медовым вином. Его красивый звучный тембр противоречил жесткому нраву мастер-пилота. — Спускаемся прямо на Поля. Я пойду впереди, вы за мной, затем Дарио Утрадесский, Чам Эстареи, Чиро Далибар и Визолела.

С этими словами “Ангельский ковчег” направил свой алмазный нос к планете. За ним выстроились в линию “Снежная сова”, “Звездный дактиль”, “Голубой лотос”, “Алмазная стрела” и “Колокол времен”. Шесть кораблей медленно двинулись к Ледопаду. Пока они, словно иглы сквозь толстый ковер, проходили через ряды военных судов, Данло успел заметить самую большую перемену, которая произошла в его мире, то есть Золотое Кольцо. Это чудо эволюции, зародившееся недавно в атмосферах многих миров галактики, охватывало всю планету сферой живого золота.

Многие верили, что Кольцо — это дело рук Тверди или, скорее, дитя, вышедшее из Ее звездного чрева. Ибо Кольцо являло собой саму жизнь, рожденную и расцветающую в суровых условиях космоса. В нескольких сотнях миль ниже корабля Данло совершали свою деятельность организмы Кольца: нектоны, триптоны, сестоны, вакуумные цветы, трубчатые деревья и фритилларии. И, разумеется, созидалики, основа Кольца, триллионы триллионов одноклеточных растений, дрейфующих над Ледопадом со слабым солнечным ветром.

Каждый созидалик представлял собой крошечную сферу из алмазных мембран, в которой помещался клеточный механизм из энзимов, кислот и красного хлорофилла. Созидалики питались дыханием звезд, поглощая свет и перерабатывая эту поистине вселенскую энергию в пищу для других жителей Кольца.

Именно красный хлорофилл придавал Кольцу его окраску: когда солнце просвечивало сквозь алмазные шарики бесчисленных созидаликов, глазу представали оттенки от рубинового-янтарного до золотого. Кольцо одевало планету золотым покрывалом, тонким, как шелка куртизанки. Сквозь эту живую вуаль Данло различал далеко внизу скалистый берег Невернесского острова и густо-синее море. Возможно, когда-нибудь Кольцо станет менее прозрачным, и станет трудно разглядеть горы Невернеса с орбиты или шесть лун с поверхности планеты. Но если бы Кольцо по мере своего роста затмило свет самих звезд, Данло это показалось бы бесконечно грустным.

Фара гелстеи, прошептал он, — так он называл Золотое Кольцо в детстве. Лошиша шона, лошиша холла — савиша холла нети шайда.

“Снежная сова” вошла в Кольцо легче, чем в облако. Оно было реже любого облака, и Данло без труда находил дорогу в его золотой дымке. Он искал взглядом самые крупные организмы Кольца — хищных космокитов с искусственной нервной системой, разновидность биологических легких кораблей, обитающих в холодных течениях космоса.

Эсхатологи Ордена полагали, что космокиты более разумны, чем человек, и даже называли эти создания богокитами за их могущество. Но встречались они очень редко: Данло за всю свою жизнь не видел ни одного. Зато мимо его иллюминатора промелькнул целый рой фритилларий, улавливающих солнечный свет своими серебряными крыльями-парусами и преодолевающих таким образом космическое пространство.

При всей своей красоте это были странные создания: их телескопические глаза могли разглядеть вакуумный цветок за двести космических миль, а тонкие металлические усики принимали и передавали радиосигналы.

В детстве, глядя с морского льда на тронутое золотом небо, Данло дивился быстрому росту Кольца. Ему хотелось тогда взлететь в небо, и спросить обитающие там существа, как их зовут, и назвать им свое имя.

— Агира, Агира, — шептал он теперь, обращаясь к своему второму “я”, снежной сове. Он хотел бы задержаться подольше в этом золотом океане, но “Ангельский ковчег” шел вниз, к Невернесу, и Данло приходилось следовать за ним. — Локелани мираландо ля шанти.

По мере приближения кораблей к снеговым вершинам острова Невернес Кольцо начало сгущаться. Созидалики, питаясь светом солнца, как все растения, потребляли также углекислый газ, водород, азот и другие элементы верхних слоев атмосферы. Некоторые эсхатологи полагали, что редкость этих газов ограничивает потенциал роста Кольца. Другие считали, что сестоны и нектоны со временем разовьются в нечто вроде микроразрушителей и научатся добывать необходимые элементы из лун. Существовала также гипотеза, что Кольцо прорастет вниз сквозь тропосферу и начнет колонизировать острова и океаны Ледопада, как некая инопланетная экология.

Пока эта гипотеза не подтверждалась ничем — ни в одном известном мире Кольцо не разрасталось в этом направлении.

Казалось, что оно запрограммировано расти в обратную сторону, в космос, как подсолнух, раскрывающийся во тьму, — и охватить, возможно, десять других планет Звезды Невернеса. Ларисса Смелая уже заметила на орбите Берураля космокита, который как бы любовался красно-фиолетовыми завитками этого газового мира. Возможно, когда-нибудь Кольца откроют для себя возможность существования в межзвездном вакууме и даже в великой межгалактической пустоте.

— Красиво, правда, пилот? — Демоти Беде, оставшийся в кабине, смотрел в иллюминатор на золотую пыль Кольца. — Вот не думал, что доживу до таких чудес.

Да, Кольцо — это поистине чудо, подумал Данло, но, пожалуй, не чудеснее снежного червя, человека и любой другой формы жизни. Подлинное чудо — это сама жизнь, то, как движется и развивается материя от начала времен, принимая все более сложные и разумные формы. Теперь она движется с планет, созданных из воды и камня, к звездам, и этот удивительный процесс никого, в сущности, удивлять не должен. В космосе холодно, низкие температуры любят порядок — а что же такое жизнь, если не материя, упорядоченная в самой высокой степени? Данло, глядя на созидаликов Кольца, вспомнил то, что сказал ему один мастер-биолог: “Степень метаболизма энергии зависит от квадрата температуры”.