Федор Ильин - Долина новой жизни (с илл.)

Я продолжал сидеть на стуле посреди комнаты и безмолвно наблюдал за действиями пришельца. Наконец я спросил:

— Вы исполняете обязанности слуги?

— Да, сэр.

— Скажите, вы давно здесь служите?

— Всего два года.

— Чем вы занимались раньше?

Я задавал вопросы, чтобы выяснить себе положение, которое казалось мне непонятным.

— Я служил в общественных казармах.

— А прежде этого чем занимались?

— Учился.

— Сколько вам лет?

Сам я не мог бы ответить на этот вопрос, настолько неопределенным казался мне возраст этого человека.

— Мне десять лет.

— Десять лет! — воскликнул я. — Вы что, смеетесь надо мной?

Я в негодовании соскочил со стула и, подбежав к слуге, схватил его за плечо.

— Вы принимаете меня за какого-то дурака?

— Я говорю вам сущую правду, сэр. Это у чужестранцев принято говорить неправду. Мы не знаем лжи.

— Да, но как же вам может быть десять лет, когда вы выше меня на целую голову? Вы — взрослый, мужчина, а не мальчик.

— Конечно, я взрослый, — вежливо ответил слуга, — но мне десять лет. Вот брат милосердия Гай немного моложе, ему еще не исполнилось девяти.

— Но это черт знает что! Вы хотите, чтобы я поверил всем этим вашим дурацким шуткам! — вскричал я и, не желая больше разговаривать, отошел к окну.

Но то, что я здесь увидел, сразу охладило меня, и я почувствовал, что готов поверить всему.

Совсем близко от моего окна, на балконе четвертого этажа появился странный, очень толстый человек с высокой острой шляпой на голове и небольшим ящиком на спине. Он подошел к краю балкона, на котором не было перил, и вдруг за спиной у него выросли длинные серые крылья. Он взмахнул ими и бросился вниз головой. Через мгновение я уже видел его над крышами соседних домов. Я понял тогда, что те порхающие в воздухе существа, которых видел раньше, были люди; и теперь еще их можно было видеть вдали несущимися по всем направлениям. Нет, право, для меня всего этого слишком много. Я почувствовал сильную слабость, в глазах потемнело, я с трудом добрался до кресла, где и потерял сознание. Когда я очнулся, передо мной стоял опять кто-то в сером, такой же высокий. Я только что открыл глаза и заметил его номер на груди и зеленые треугольники на вороте. Он нагнулся надо мной и проговорил по-английски с тем же акцентом, с которым говорили мои первые собеседники:

— Небольшая слабость, много впечатлений сразу. Теперь прошло. Я как раз вошел к вам, чтобы последний раз взглянуть на вас. Сегодня вечером вы перемещаетесь из госпиталя на квартиру. Ваше состояние в настоящее время отличное. Вы не нуждаетесь ни в каком медицинском уходе.

Я окончательно пришел в себя и, вытирая платком лицо, спросил:

— Мне кажется, вы доктор. Таким образом, я могу узнать от вас, что сталось с туберкулезом моих почек?

— Ваши почки, — отвечал всё так же отрывисто доктор, — выброшены вон и заменены новыми. Операция прошла прекрасно. Оперировал мистер Левенберг. Потом вы находились под моим попечением. Туберкулеза других органов нет. Вы здоровы. Итак, до свиданья!

— Позвольте, позвольте, доктор, — мне не хотелось отпускать его так скоро, — присядьте, пожалуйста, вот здесь. — Я указал ему на кресло. — Я хочу расспросить вас кой о чем. Мне хотелось бы узнать, как я прибыл сюда, где я нахожусь, какая мне была сделана операция, как можно заменить почки новыми, здоровыми, откуда могли быть взяты эти почки? Что это за мир, куда я попал? Где я нахожусь? На земле или на другой какой-нибудь планете? Что значат рассказы вашего слуги? По его словам, ему десять лет, а между тем…

— Вы задаете мне массу вопросов, — осторожно перебил меня доктор. — Я не могу вам на них отвечать. Ваш мозг плохо справляется со всем тем, что вас окружает. Прошу вас соблюдать спокойствие. Постепенно ваше любопытство будет вознаграждено, вы всё узнаете; здесь нет никаких чудес, всё естественно. Но на главное я вам отвечу. Вы на земле, вы здоровы, скоро вы увидите своих соотечественников и других иностранцев, вы войдете в жизнь и ничему не будете удивляться. А теперь я не могу дольше оставаться здесь, я должен торопиться. У нас правило: не терять ни одной минуты напрасно.

Он решительно встал и вежливо раскланялся со мной.

— Одно только слово, — преследовал я доктора до дверей. — Я могу видеть Куинслея?

— Конечно, можете, и увидите, но когда — не могу этого сказать: он очень занят и назначает свидания только в случае большой важности.

— Еще последний вопрос, — просил я, нелепо улыбаясь, — скажите, сколько вам лет?

— О, я один из самых старых здесь, мне уже двадцать лет, — отвечал он спокойным голосом. — Но я не хочу сказать, что я старый, — пояснил он, — мне предстоит еще долгая жизнь. Простите, больше я не скажу ни слова.

С этими словами он запер за собой дверь.

Я почувствовал непреодолимое желание спать. Было ли это результатом какого-то неведомого мне внушения, или на меня подействовали таблетки, или, быть может, я очень устал? Мне было всё равно, и едва я успел лечь, как заснул.

Когда я проснулся, было уже совершенно темно. Я включил свет. Портьеры на окне были задернуты; на столе около кровати я увидел приготовленный мне ужин или обед, не знаю. Он состоял из тех же таблеток и жидкости, на этот раз наполнявшей целый графин. Я с жадностью опустошил два стакана и проглотил таблетки.

В комнате появился знакомый мне уже Гай. Он предложил мне надеть костюм и принес теплое свободное пальто и мягкую шляпу.

— Я провожу вас на вашу квартиру, сэр, — сказал он, помогая мне одеваться.

Мы быстро собрались и вышли из комнаты. Я не задавал никаких вопросов. Мне не хотелось разговаривать. Он тоже молчал. Через длинный коридор, в который вело много дверей, запертых наглухо, мы вышли на открытую темную площадку. Внизу передо мной виднелся город с улицами, обозначенными тысячами фонарей. Небо было темное, и на нем горели звезды северного полушария.

Я осмотрелся. Рядом были открытые двери освещенного внутри купэ аэроплана. По бокам виднелись небольшие крылья. Свежий ветер посвистывал в проволочных креплениях и развевал мое широкое пальто. Я запахнулся покрепче, ежась от непривычного холода, и поспешил войти в купе. Оно было прекрасно отделано кожей. Я опустился на мягкую подушку сиденья, а мой проводник захлопнул дверь и поместился со мною рядом. Когда я взглянул в зеркальное окно, мы неслись уже над городом. Момента, когда аэроплан снялся с места, я не заметил. Линии огней теперь были где-то глубоко под нами и быстро уносились в пространство. А мы, казалось, стояли на месте: так плавен был наш полет. Площадь города была очень велика, судя по количеству пересекаемых нами улиц. Потом, по-видимому, город остался позади — под нами расстилалась темнота с редкими освещенными дорогами, расходящимися в разные стороны.