Людмила Жукова - "О, свежий дух березы!"

— Но среди вас есть и другие — наши друзья, а ваши враги, — возразила Власта. Но визгливая толстуха ушла от ответа, мерзко хихикнув:

— Когда-нибудь и ты станешь нашей, слышишь, и ты тоже!

— Лучше я! Лучше я, чем он! — вырвалось, как стон, у Власты. — Возьмите меня вместо него!

Среди «хозяев всего живого» произошло явное замешательство, они шушукались.

— Сумасшедшая! — подытожила дискуссию толстуха и обратилась к Власте: — Да зачем нам ты? С тобой еще возиться да возиться, а он уже готов.

— Не отдам! — с отчаянием вскрикнула Власта, кидаясь к распростертому телу Мити. — И не хозяева вы никакие. Вот я вас сейчас кипятком, твари!

Она вскочила и действительно хлестнула кипятком в зернистое от черных точек облако.

— Сумасшедшая женщина, что нам кипяток! — запищали «хозяева», но благоразумно передвинулись ближе к двери.

— Позвать царя! Позвать царя! — зашелестели все хором. — Нас она не боится.

В окошко вдруг пахнуло порывом ветра, в бане потемнело, и рядом с первым заплясало другое крапчатое облако, задело Власту липким краем, отчего потянуло мертвящим тошнотворным запахом. Перед глазами Власты зависла еле заметная уродливая чернушка с массивной золотой короной на голове.

— Что здесь творится? — недовольно прогнусавила корона. — Почему до сих пор не управились? Где неофит?

— Неофит здесь, но вот она мешает! Греет, парит. От березового духа мы все обалдели и покинули место работы. Теперь крутимся вблизи! — пожаловалась толстуха, подобострастно виляя тонким хвостиком.

— Кто это — «она»? — высокомерно изрек царь-малявка. — С каких это пор живая женщина стала мешать нам? Ну-ка, ать-два и впер-р-ред на него!

И сам, как вожак вороньей стаи, первым ринулся к Мите.

Власта успела опередить врагов. Она заслонила любимого и тотчас ощутила, как холодные, как лед, колючие стрелы вонзились в ее спину. Сердце остановилось на полуударе, похолодели руки, ноги, зябкие мурашки побежали вниз от затылка. В этот миг, решив умереть первой, до Мити, она губами почувствовала его дыхание. Он дышал заметно неровно, но то было дыхание живого человека, пробуждающегося ото сна. Неудержимая радость охватила ее, и она поцеловала крепко и долго его потеплевшие губы.

— Он жив! Слышите, жалкие твари! Он жив! Вам здесь нечего делать! — торжествующе воскликнула она, заметив, что оба крапленых сгустка жмутся у двери, советуясь.

Ей стало так горячо, жарко, что, казалось, внутри ее бушует могучее пламя, и, коснись она сейчас сухих поленьев, они запылают. И такая вот — жаркая, сильная, — она поднялась и пошла к двери. Она могла поклясться, что видит вокруг себя это бушующее огненное пламя — как протуберанцы вокруг проводов высокого напряжения. Словно вся энергия, уходящая из человека в окружающее пространство впустую, энергия, которой хватит, чтоб привести в движение автомобиль, — сейчас, в этот мир, исходит из нее не зря.

Эти черные твари боятся жара, боятся света! И она, торжествующая, двинулась на них, вся — от головы до пят — в горящем пульсирующем ореоле.

Крапленые облака задымились, запахло смрадом.

— Горим! Мне жарко, жарко! — запричитала толстуха.

— Да ну ее, эту сумасшедшую с ее полутрупом. Других, что ли, нет? — подхватил кто-то.

— А как же «Книга судеб»? — зловеще пискнула малявка в короне. — По ней, он должен был стать нашим еще на заре!

— Подчистим! В первый раз, что ли?

Власта, разведя объятые дрожащим заревом руки, ступала и ступала, пока не ткнулась в скользкие от пара черные доски двери. Она как зачарованная смотрела на медленно сжимающийся огненный ореол вокруг рук, заметно бледнеющих на глазах, и ощущала, как уходит куда-то внутрь вызванная ею не изведанная еще человеком солнечная сила. Кажется, это явление называется «эффектом Кирлиана». Все живое — человек, насекомое, лист таят в себе эту невидимую глазу энергию. Люди научились видеть ее в темноте с помощью приборов, но не научились пока пользоваться ею.

В бане стояла тишина. Пар рассеивался — дрова догорали. Она повернулась к Мите и замерла. Ничего не понимающими карими родными глазами он смотрел на нее и с привычным своим командирским оттенком в голосе — сейчас слабом и прерывистом — спрашивал:

— Ты что это кричишь, а? Ты с кем это разговариваешь?

— С тобой! — встрепенулась Власта. — С тобой, милый! С кем же еще?