Борис Фрадкин - Дорога к звездам

— Кто-нибудь из сведущих людей видел твои расчеты?

— Пока никто.

— Нечего таиться, время не ждет. Я рассказывал о твоих замыслах главному металлургу. Он с удовольствием поможет тебе. Но я думаю, лучше начать с оптического института: там условий для экспериментальных работ больше. Нам уж если развертываться, так на широкую ногу. Что говорит Турбович? По-моему, он очень благосклонен к тебе. Уж очень тобой восторгается. Или ты с ним о своем сплаве еще не заговаривал? Начни с него.

Но Яков начал не с Турбовича. Он пригласил к себе Пащенко. Иван Матвеевич пришел с женой. Люба увела Ларису в большую комнату, чтобы мужчины могли поговорить наедине. Яша раскрыл тетради с расчетами и положил их перед Пащенко.

Иван Матвеевич перелистал сначала все три общие тетради, пробежал глазами первые страницы и, дойдя до сути, то есть до того места, откуда начиналась трактовка вопроса о жаропрочных структурах, ниже склонился над столом.

Яков сидел поодаль, пристально наблюдая за лицом Ивана Матвеевича. Он видел, как растет напряжение, с которым Пащенко вникает в расчеты. Пащенко начал волноваться, покусывать губы. Едва просмотрев четверть первой тетради, он изумленно оглянулся на Якова.

— Но, Яков Филиппыч, — пробормотал он, — это почти то же самое, что было и у меня.

— Я не видел ваших расчетов, — холодно ответил Яков.

— Нет, нет, не поймите меня превратно! — испугался Иван Матвеевич. — Я и не думаю ничего подобного. Но тем более удивительно. Такое совпадение.

— Я радуюсь такому совпадению и намеренно ничего не говорил вам, пока не закончил всех расчетов. Если наши мысли совпадают, значит, вдвое больше гарантий того, что мы идем верной дорогой.

— А вы не думаете, что и ошибки могут повторяться?

— Нет!

— Я завидую вашей уверенности…

— В расчетах могут оказаться и ошибки, но во всяком случае не принципиального характера.

— Позвольте мне забрать ваши тетради к себе домой, — попросил Пащенко. — Вы понимаете: я готов сойти с ума. Я же сам себе руки связал, посмеялся вместе с Турбовичем над собственной фантазией. А вы почти до конца довели.

— Еще вопрос, довел ли.

— Стержень! Стержень для начала экспериментальных работ есть. Так я забираю тетради?

— Возьмите, — согласился Яков. — Я буду рад, если вы все прочтете и поделитесь своим мнением. И буду счастлив, если вы согласитесь работать вместе со мной над сплавом.

— Да, — сказал Пащенко, положив свою ладонь на ладонь Якова, — я, разумеется, согласен. Давайте работать вместе.

— Учтите, однако, Иван Матвеевич: мне только восемнадцать лет, опыта в экспериментальной работе нуль.

— Не скромничайте, Яков Филиппович! А восемнадцать лет означают, что у вас почти на десять лет больше возможностей, чем у меня. Будем экспериментировать.

— Тогда по рукам!

Неужели судьба свела, наконец, его, Якова, с единомышленником в стремлении к небесному миру?

Пащенко ушел, а Яков, заложив руки за спину, долго ходил по комнате. Так ли он начал? Ему порою становилось страшно от своей дерзости. Его первый шаг был не просто переходом от учебы к собственным поискам. Создание задуманного необычного сплава требовало и новых методов исследования, которые еще не применялись ни на комбинате, ни в оптическом институте. В подобных случаях от исследователя требуется не только большая ясность мысли, но еще большая уверенность в правильности выбранного пути.

Спустя три дня Яков собрался в оптический институт, чтобы встретиться с Пащенко. Люба попросила Якова взять ее с собой.

— Я пройдусь по свежему воздуху, — сказала она, — и подожду тебя где-нибудь на скамеечке.

Люба уже не могла ходить быстро и не покидала дома без Якова.

Знойный июльский день клонился к вечеру. Спадала жара. Солнце казалось раскаленным медным диском и вовсе не слепило. А выше солнца рокотал мотор ПО-2. Люба остановилась и стала наблюдать за машиной.

— По маршруту пошел, — сказала она, — высота тысячи две с половиной. Хорошо-то как… Скоро выпуск, значит. Отличников сразу в школу летчиков направят.

Глаза ее повлажнели, пальцы судорожно стиснули руку мужа. Вздохнув, она отбросила косу с груди, упрямо встряхнула головой и пошла дальше.

Напротив института находился небольшой садик. Люба опустилась на скамейку.

— Уф, — сказала она, тяжело дыша, — чуть жива. На гусыню похожа, правда? Ну, иди, иди, нечего смотреть на меня. Мне уж это так положено. Посижу, отдышусь.

Пащенко встретил Якова виноватой улыбкой. Расчеты находились у Турбовича. Евгений Борисович забрал тетради почти силой. Зашел вечером сыграть в шахматы, увидел тетради с подписью Якимова, заглянул в них… Иван Матвеевич развел руками:

— Собственно, и плохого в этом ничего нет. Даже наоборот. Мнение Евгения Борисовича в институте имеет большой вес. Больше, чем кого бы то ни было.

— Я даже рад, что так получилось, — успокоил Яков Ивана Матвеевича. — Пойдемте к Турбовичу.

— Вместе?

— Разумеется.

— Ну, что же, идем.

Евгений Борисович ушел уже домой, пришлось отправиться к нему на квартиру. Он радушно встретил молодых людей, особенно Якова.

— Садитесь, молодежь, садитесь. Догадываюсь, что привело ко мне. Работа Якимова? Э?

— Да, — подтвердил Яков. — Поскольку она уже у вас, то хочется узнать ваше мнение.

— Ты отнял у меня сегодняшнюю ночь, Яков. — Голос Турбовича был мягким и теплым и невольно тронул Якова. — И ты догадываешься, почему? Я не мог прервать чтение твоего труда. Я был увлечен. Кстати, Яков, при вашем комбинате открывается вечерний филиал института, где я преподаю. Десятилетку ты не закончил? Ничего, я все устрою. Тебе необходима серьезная систематическая учеба. Э?

— Да, конечно, — охотно согласился Яков, настораживаясь однако. Отступление Турбовича показалось ему недобрым предзнаменованием.

— Я знал, что ты согласишься со мной, — продолжал Евгений Борисович. — Уверен, что ты согласишься и с им мнением относительно твоего первого научного труда. Приготовься слушать, Яков. Держись крепче за кресло. Истины не всегда ласкают слух, а я не люблю лукавить. Ивану Матвеевичу это оч-чень хорошо известно. Э? Иван Матвеевич?

Пащенко смутился и покраснел.

— Я предвижу ваше мнение, — сказал Яков. — Вы считаете мою затею пустой фантастикой.

— Боже мой, как ты нетерпелив, Яков, — поморщился Турбович. — Мне хочется поговорить с тобой не как со студентом первого курса, а как с будущим научным работником. Что ж, изволь: я считаю твой замысел твоей творческой неудачей. И я хочу, чтобы ты извлек из нее урок на будущее. Ты должен понять мои намерения, Яков, если действительно считаешь меня своим старшим товарищем.

— Я вас слушаю, Евгений Борисович.