Владимир Немцов - Осколок солнца. Повесть

Кто его поймет?

Курбатов поднялся, привычно ладонями пригладил волосы у висков, затем отложил бумаги в сторону и глухо сказал:

— Сегодня я получил некоторые документы. Мне рекомендовали ознакомить наш маленький коллектив с сущностью одного неприглядного дела. — Он помолчал, как бы собираясь с мыслями. — Живет в нашей стране человек, — я его пока не называю, — государство дало ему образование, потом лабораторию, где бы он мог заниматься исследованиями, развивать свои способности и быть полезным народу. Вам известно, что наука — дело нелегкое. Знал это и тот человек, о ко-топом я рассказываю. Во время войны с помощью родственников и друзей ему удалось получить кандидатскую степень. Она давала ему полную материальную обеспеченность и возможность двигаться дальше по служебной лестнице. Но, в отличие от многих тысяч советских ученых, тот, о ком я говорю, не мучился в творческих поисках нужного решения. Он — делец. За него работали аспиранты, младшие научные сотрудники, а он лишь раскланивался на аплодисменты. Все это делалось умело и осторожно… Как говорится, комар носа не подточит. Окруженный друзьями, подхалимами и просто равнодушными людьми, которые смиренно молчали, хоть и догадывались, что перед ними дутая величина, этот деляга под маской ученого захотел подняться еще на одну ступеньку — захотел получить степень доктора наук. Это очень трудно. Как правило, докторами могут быть лишь настоящие ученые, с большим опытом, с глубокими знаниями, создавшие что-то новое, а не просто компиляторы чужих идей. У нашего героя никаких идей не было. Да он и беды в этом не видел — ведь идеи есть у других, например, у молодых сотрудников его лаборатории. И вот докторская диссертация почти готова. В ней не хватало лишь последнего важного раздела, касающегося химической стойкости некоторых элементов. Мне неизвестно содержание диссертации, но ее автору потребовалось достать образец фотоэлектрической плиты, которая проработала целый год в действительных условиях. Такой образец он мог получить только на здешней испытательной станции.

— Разве это так трудно? — вырвалось у Багрецова. — Прислал бы письмо, не думаю, чтобы вы отказали.

— В том-то и дело! — воскликнул Курбатов. — В любом институте, в любой лаборатории диссертант мог бы получить и образцы и материалы, если они не секретны. Но в этом случае пришлось бы сослаться на чужой опыт, а наш будущий доктор хотел непременно показать свою творческую мысль, свой эксперимент. То-есть он хотел выдать чужое открытие за собственное.

Совершенно случайно он узнал, что некая аспирантка должна отправиться на интересующую его испытательную станцию. Он также знал, что аспирантка разработала новую методику измерений, но еще не опубликовала ее. По некоторым отрывочным данным, — откуда он их получил, непонятно, — можно было догадаться, что речь идет об усталости фотоэлектрического слоя. Значит, надо достать образец такого слоя и узнать кое-какие цифры. Предположим, проценты кислотности. Тогда будет все в порядке. Преданные своему руководителю мальчики из лаборатории легко воспроизведут метод аспирантки, и его описание может украсить докторскую диссертацию…

Лида широко открытыми глазами смотрела на Курбатова. Это о ней идет разговор. Но она никак не могла понять, откуда тот предприимчивый человек узнал о ее методике, о цифрах. Считая работу незаконченной, она никому, кроме Курбатова, о ней не говорила. Это она твердо помнит. Тем более никто не мог знать о частностях вроде процента кислотности.

— Противно говорить об этом человеке, — продолжал Курбатов. — Но его уважали, пресмыкались перед ним, особенно родственники. Сколько их было у него, можно счет потерять. Но он всех помнил, двоюродных и троюродных. Не думайте, что он устраивал всех в лабораторию, которой руководил. Зачем? Он делал это через школьных товарищей, которые ходят в начальниках, через людей, ему обязанных. Шито-крыто, никакой семейственности. Вспомнив, что в управлении работает молодой инженер Чибисов, который приходится ему шурином или кем-то еще, будущий доктор наук пришел к нему и спросил, не знает ли он ту аспирантку, что собиралась лететь на испытательную станцию. «Как же не знать!» — отвечает Чибисов. «Великолепно. Тогда я по-родственному попрошу тебя об этом пустяковом одолжении…»

Нервно перебирая бумаги, Курбатов поискал нужные ему записи и, пользуясь ими, рассказал, как Чибисов сначала предложил запросить официально отчет о работе аспирантки, потом одумался и признался, что это не годится: во-первых, можно вызвать подозрение руководителя лаборатории, а во-вторых, готовый отчет аспирантка может опубликовать раньше, чем состоится защита докторской диссертации. Что же касается получения образца фотоэлектрического слоя, то здесь тоже возникли затруднения. Сам Чибисов не может приказывать руководителю лаборатории, а начальник отдела не подпишет письмо с просьбой выслать образец.

— Будь Чибисов поумнее, он бы нашел вполне приличный способ, как обойти и своего начальника и меня. Но он не хотел никаких документов. Все должно быть сделано чужими руками. Ему и в голову не приходило отказать в помощи своему близкому родственнику, — ведь это муж сестры! А кому он обязан, что сидит в кресле заместителя начальника отдела? Кто за него старался? Конечно, он, муж сестры. — Павел Иванович оглядел слушателей и с горечью добавил: — Так завязался узелок, а от него потянулась длинная, шершавая нитка. Конец ее оказался у нас на испытательной станции.

Шаг за шагом прослеживая весь ход событий, Курбатов словно двигался вдоль этой нити и рассказал, как после Чибисова на диссертанта работал Кучинский, а потом и Нюра Мингалева.

— Какой он к чорту диссертант! — опять не выдержал Багрецов. — Диверсант!

— Пожалуй, правильно, — согласился Курбатов. — Это диверсия против науки, против чести и совести советского человека. Вы подумайте, сколько горя принес этот грязный честолюбец всем, кто был связан с ним одной ниткой! Иные уже получили по заслугам — я говорю о Чибисове, исключенном из партии, и о Кучинском, у которого уж нет комсомольского билета. Но есть и другие честные люди, попавшие в беду. Прежде всего это Нюра Мингалева. Ее нельзя оправдывать целиком, но многого она не понимала. Это урок на всю жизнь.

Нюра закрыла рот платком, впилась в него зубами, чтобы не разрыдаться. Маша успокаивающе поглаживала ее по спине, что-то нашептывала, но та ничего не слышала. Как сквозь пуховые подушки, глухо доходили до нее слова Павла Ивановича:

— Будущий доктор наук — ловкий спекулянт от науки; Чибисов стремился отплатить этому спекулянту услугой за услугу; Кучинский в своих грязных поступках руководился стремлением устроиться на тепленьком местечке в Москве. А Нюра? Все это было далеко от нее. Мне ничего не известно, но, вероятно, здесь сыграли свою роль другие, как я думаю, чистые, благородные чувства. Но таким путем счастья не добьешься…