Альберт Валентинов - Дуэль нервного века

Два человека с разных сторон подошли к дому, чуть опередив меня. Они уже скрывались в подъезде, когда я выскочил из машины. Один толстенький, приземистый, в низко надвинутой на глаза кепке. Другой высокий, худой, в старой шляпе с обвислыми полями. На обоих - обтрепанные пиджаки, неглаженые лоснящиеся брюки с бахромой внизу. И походка у обоих была одинаковая - нервная, неуверенная. Видно, с хорошего похмелья мужики. Я нагнал их уже у лифта.

- Какой вам? - спросил высокий, протягивая руку к кнопкам.

- Девятый.

Оба одновременно дернулись ко мне и застыли. У толстяка отвалилась челюсть, а острое лицо высокого начало стремительно бледнеть. И не успел я понять, что где-то уже видел этих оборванцев, они бросились бежать. Лишь прогрохотал и оборвался отсеченный стуком парадной двери панический топот. "Квартирные воры?" - подумал я и тут же забыл про них. Вот и мой этаж. Рыскаю по карманам. Ах да, ключи я отдал. Нажимаю звонок. Бледное лицо Бориса.

- Ты? Какого черта! Сюда нельзя...

- Слушай! - Я почти прыгаю на него, и он отшатывается. У министра есть квартиры. Тебе стоит только попросить...

- И это все? За этим ты и примчался? - Его изумление настолько искренне, что я останавливаюсь, будто натыкаюсь на стену. Он украдкой взглядывает на часы, проходит к столу, нервно грызет ручку, а я стою посреди комнаты как дурак.

Он бросает на меня взгляд, в значении которого невозможно ошибиться. Так препаратор смотрит на кролика, которому через минуту вскроет грудную клетку. И жаль глупое, симпатичное животное, и ничего не поделаешь - надо. Погладим, приласкаем и этой же рукой нанесем удар. Сегодня я еще нужен Гудимову, и он будет со мной разговаривать. Завтра, когда Таня и я не выдержим его натиска, я умру для него как работник, как товарищ. Меня вызовут в партком, объявят выговор или даже исключат из партии за разрушение чужой семьи и переведут в другое подразделение или вообще попросят из министерства. В самом деле, разве может начальник объединения плодотворно работать на благо народа, постоянно видя перед собой предателя, злого разлучника...

- Честное слово, Юра, ты идиот, - насмешливо говорит Борис. - С ума сойти, о чем ты только думаешь! Ты хоть сегодняшние газеты читал?

- Нет. - качаю я головой. До газет ли мне.

- Так прочитай! - неожиданно взрывается Борис, выхватывая из портфеля газету, исполосованную красным карандашом. Подносит вплотную к моему лицу, тыкает пальцем в крупный заголовок.

- "Коренной вопрос перестройки..." Вот что должно тебя волновать, а не какой-то там Левин.

- Но это же несоизмеримые вещи и друг к другу отношения не имеют.

- Как знать. Года три назад и разговоров бы об этой квартире не возникало. А сейчас вон как все на дыбы поднялись. Урок правды! - Он зло усмехается. - Я тебе сейчас другой урок правды преподнесу. Вот, пожалуйста: "Прежде всего необходима коренная перестройка деятельности министерств". Ну, об этом мы и раньше слышали. Но вот дальше: "Новые задачи и функции министерств требуют сокращения и упрощения структуры их аппарата, укрепления его научнотехнических и планово-экономических подразделений и ликвидации той части аппарата, которая занимается оперативно-хозяйственными функциями".

- Не понимаю, что тебя взволновало, - я стараюсь говорить спокойно. - Вопрос этот давно назрел, и необходимость такой реорганизации сомнений не вызывает.

- У тебя не вызывает? А вот у меня вызывает, - Он отшвырнул газету, забегал по комнате, размахивая руками. Никогда еще я не видел его в таком состоянии. - Рушат систему. Ты понимаешь - систему! Выпестованную десятилетиями, отработанную, отлаженную, четко функционирующую...

- И приведшую к полному развалу экономики, - я тоже начал злиться.

- Чепуха! Мы шли вперед, пусть медленно, но шли. И как драгоценное наследство передавали все накопленное подготовленной смене. Централизованное управление, когда все нити сходятся в один штаб, диктующий решения, перебрасывающий резервы, регулирующий отношения, - это гениальное изобретение нашего времени, нашего строя. Без этого социализм немыслим. И соответственно мы воспитали людей, которые иначе просто не смогут работать. А теперь тысячи опытнейших специалистов окажутся не у дел. Да-да, не у дел, даже если они останутся на своих постах. Экономические методы руководства вместо административных! - Он зло выругался. - Ну как я теперь буду руководить предприятиями?

- А ты и не будешь руководить. Они сами справятся. Ты им не нужен.

Он резко оборачивается. Глаза у него бешеные.

- Я буду ими руководить! Понял? Найду такие возможности. Пока фонды в моих руках - я хозяин. А фонды я не отдам. Пусть-ка попробуют отнять! Нас много, и мы пока еще сила. Еще посмотрим, куда страна повернет... А что касается Левина... Интересно, с какой мордой я пойду к министру? Объединение получило три квартиры, столько же, сколько и другие. И нигде всех нуждающихся не удовлетворили. А идти позориться, каяться, что ошиблись, дали не тому, и это сейчас, когда столько поставлено на карту... Нет, ты положительно рехнулся, друг любезный!

- Но резерв, кстати, предназначен и для того, чтобы исправлять ошибки.

- Вот пусть другие и признаются в ошибках, а я обойдусь. Подумаешь, Левин! Да я завтра же приглашу на его место человека с периферии и дам ему квартиру из резерва. Понятно? И вообще, надоела мне эта история!

Голос его срывается на визг, ручка летит в угол. А я вдруг по какой-то таинственной ассоциации вспомнил, как выплескиваю отраву из своей рюмки в это ненавистное лицо. До сих пор мне почему-то стыдно за этот театральный жест.

- Юрий Дмитриевич, Юрий Дмитриевич, очнитесь!

Майор трясет меня за рукав. Я открываю глаза и вскакиваю.

- Никак вздремнули? - смеется он.

- Нет, просто задумался, - неохотно говорю я и иду к телефону. Если ее опять не окажется, больше не буду звонить. Но она дома.

- Таня, я в тюрьме, - говорю быстро, не давая ей закричать. - Дело в том, что это я убил твоего мужа.

Секунда молчания, и спокойный грустный ответ:

- Я это знала, Юра.

Следствие закончено, через несколько дней суд, и мне разрешили свидания.. Узнав об этом, я невольно рассмеялся, правда, не очень весело. Свидания! Кто ко мне придет? Из всей родни осталась лишь престарелая тетка в маленьком городишке на Урале, откуда мы с Таней когда-то приехали в Москву учиться. Не с кем мне видеться.

Я расхаживал по камере, которую делил с двумя веселыми растратчиками, порядком расстроенный: был человек, и нет его. Вычеркнут! В тюрьме будто переносишься на другую планету. Та жизнь, что за стенами, - ненастоящая, нереальная, как на экране. Красивая, сказочная, какой не бывает. Все, что заботит и занимает обитателей той жизни, здесь кажется смешным и несерьезным. Зато среди нас жизнь полна до краев. Здесь чувствуют и ощущают в сотни раз острее, любая мелочь воспринимается как великое событие. Здесь я потерял страх. Тот страх, что жил во мне с детства и мешал вольно дышать, как астма, с которой смиряешься и все-таки дышишь... Я не заметил, как он ушел. Просто вспомнил, кто бежал от меня из лифта - министр Теребенько и тот цековец, что не дал ему закончить тост. Ряженые, пробирающиеся тайком на сговор к Гудимову... Вот для чего ему понадобилась моя квартира... Страшная правда открылась мне. И я вдруг сразу успокаиваюсь. Я так успокаиваюсь, что уже ни о чем не думаю. Согнутая, как для прыжка, фигура Бориса вырастает до потолка, раздувается, заполняет все помещение. Зло! Вот оно, зло, которое мешает дышать, душит, наполняет ночи кошмарами...