Владимир Щербаков - Фантастика 1977

— Мне трудно сейчас сказать… — пробормотал Руков. — Даже и в наш век очень трудно сказать сразу…

— Простите, — произнесла Лида. — Но вы, конечно, встречали его товарищей… Вы, должно быть, заметили, что Славе намного хуже. — Она посмотрела на Рукова долго и грустно. — Нам нужно знать правду. Все космонавты этой экспедиции больны. Потеря памяти и транс. Никто не понимает, что с ними. Мы расскажем все, что видели и слышали сами… Спасите их!

Зеленеющие ветви стучали в окно и пели песню жизни.

— Я помогу вам… попробую помочь… — неожиданно громко сказал Руков. — Видите ли, я не совсем врач, вернее… совсем не врач. Я… — он помедлил, — ученый… Мы создали установки, принимающие на свои экраны биотоки человеческого мозга. Причем биотоки, идущие из подсознания, из самой тайны.

Он почувствовал себя, как в институте во время экзаменов, когда скованность вдруг исчезала, словно выпрыгивая в окно, едва произносил он первые две-три фразы. Теперь он полностью был тем, кем был.

— Огромное значение это имеет для медицины: пораженного потерей памяти больного можно облучить — и мы узнаем, когда он заболел! Исходя из этого, можно лечить! Можно вылечить! Но… надо знать, в какую минуту или хотя бы в течение какого часа он почувствовал себя нездоровым. Экранизируя подсознательные мысли, которые запечатляют все независимо от болезни, получают целый набор образов и выявляют симптомы заболевания. Ставят диагноз и передают дело машинам. Компьютеры сообщают нужные средства врачам, они начинают систематический курс лечения… И все.

— Но Слава не знает, когда он почувствовал себя плохо! — почти закричала мать.

— Не волнуйтесь, Анна Ивановна! — воскликнула Лида. — Прошу вас…

— Понимаете, когда он был поражен, мы можем определить, спроецировав его болевые ощущения на установку. Но длительное пребывание под лучами усугубит его состояние. Потому я и надеялся узнать у вас о его самочувствии на Земле. Ничего не заметили — уже хуже, значит, глубже корни болезни. Зато искать будем в конкретном слое подсознания! Конечно, риск, но, если удастся…

— А если нет?… — спросила мать. — Вы представляете, что будет, если нет? У него самая тяжелая форма, почему же он, а не одиннадцать, даже двенадцать его товарищей?…

— Одиннадцать. Мианов не болен. Он не спускался на Тривиану, бессменный пилот. С вашего сына нужно начинать, как с возможного разносчика вируса или что там, мы не знаем.

Они помолчали. Ветер насвистывал победный марш. Ближе придвигались тени, стирая грани предметов.

— Сначала все было в порядке, — начала мать. — Их встретили на космодроме, выглядели они утомленно, но, как всегда, этому не придали значения. День дезобактеризации — и по домам. А дома… дома тоже нормально. Всю ночь напролет слушали его рассказы о Тривиане, о полете… И вот… да, сейчас вспоминаю… он иногда хмурился и говорил: «Что-то плохо помню… Ну, столько событий! Слушайте дальше»… Мы и подумали — действительно, так много помнить… Спокойно слушали. Днем… днем как обычно. Съездил по делам, потом с Лидой ходили к товарищам… Ночью вдруг вызвал меня по сигнальной. С ним такое редко случалось, не беспокоил по пустякам…

Я к нему. Смотрит на меня беспомощно, как ребенок, и спрашивает, показывая на стенной шкаф, как называется. Я испугалась, позвала Лиду: она осталась тогда у нас ночевать. Это было ужасно — уже утром он лежал, как сейчас, с открытыми глазами и… молчал, — голос матери прервался. — Потом звонили бесконечно — его друзья теряли память один за другим.

Но те просто лежали и ничего не помнили о полете, у сына гораздо хуже… Зачем он выбрал эту кошмарную профессию?! — она заплакала. — Просила не летать, он каждый раз свое: «Прилечу и останусь». Вот и прилетел…

В полусумерках комнаты стало болезненно тихо, все словно услышали усиленное тишиной ровное дыхание Ярослава.

— Я постоянно сижу с ним, — заговорила Лида. — Он что-то шепчет, потом вдруг просит меня петь… Я — пою. Причем именно те песни, что пели перед стартом. Я видела, он старался вспомнить, но не мог. А вы не пробовали искать связь между тем, что Мианов, остававшийся на орбите, здоров?

— Пробовал, — сказал исследователь. — Пробовал. И с ним я говорил. Он за все время возвращения не заметил решительно ничего. Сплошной туман, но я уверен, что связано это с планетой.

Негромко запел визорофон. Лида бросилась в соседнюю комнату. Анна Ивановна и Руков услышали ее свистящий голос: «Что-о?!» Быстрей топот ног, девушка вбежала и замерла у порога.

— Мианов потерял память! — крикнула она.

— Извините, — сказал Руков, вставая, — я еду.

Центральная дверь неслышно закрылась за его спиной.

Протяжно взвыла атомка, стоявшая у подъезда.

Машина неслась по городу, переходя с трассы на трассу.

Деревья, здания, люди стремительно мчались в круговороте скорости, и Руков мог вообразить себя небольшой вселенной, вернее, ее центром, всемогущим и грандиозным. Но его мысли были далеко.

Да, этот космонавт произвел на него несравненно лучшее впечатление, чем остальные. Он тоже лежал. Окруженный послушными увеселительными аппаратами, пытаясь отвлечься.

Да, пытаясь отвлечься, а не вспомнить то, что вырвала у него болезнь.

Руков передернул плечами. Неужели нельзя спасти Ярослава?

Атомка резко затормозила перед высоким угловатым зданием.

Через секунду скоростной вакуум-лифт сорвался с места.

Дверь открыла девочка лет четырнадцати.

— Вы к Саше? — неуверенно спросила она.

— Да, к нему.

Девочка проводила гостя в комнату пилота, оказавшегося ее братом.

Руков отметил про себя, что она ничуть не опечалена его болезнью — в телевизионной раздавались голоса и смех ребят. «Светлана!» — громко позвал кто-то. Как видно, положение Александра было намного легче.

Мианов сидел на диване и что-то диктовал на магнитофон.

В комнате гулял свежий ветер, окна были распахнуты. Заслышав шаги, пилот поднял голову и отложил аппарат.

— Здравствуйте. Ну, — он улыбнулся, — не оправдались ваши надежды. Я слег за компанию с товарищами. Да вы садитесь.

— Рассказывайте, — сев, попросил Руков. — Пока не поздно.

— Вчера я диктовал наши злоключения на Тривиане и забыл, какого числа вышли на стационарную орбиту. Потом выяснилось, что я совершенно не помню, что мы там делали первую неделю. Дальше — больше. Все заплавало, и я вызвал вас.

— Вы так спокойно об этом говорите! — качнул головой Руков.

— А что, плакать? — раздраженно сказал Мианов. — Двенадцать парней лежат, Славка при смерти. или около того. Я во всей ситуации счастливчик!

Он с некоторым сожалением поглядел на Рукова и продолжал:

— Потеря идет очень плавно, я почти ничего не замечаю. Заразу на «Солнечный» все-таки принес Слава. И подобрал он ее на Тривиане, чтоб ей сойти с орбиты!.. Он заразил всех наших еще там, а меня позже, уже в корабле. И экранировать Канонова вам нужно где-то со второй недели пребывания. До отлета.