В. Бирюк - Пристрелочник

За своеволие — любое наказание. Да и вообще: воля господина — превыше всего. Любая. И это — радость. Радость служения. Истинного и всеобъемлющего. «Отдай самоё себя». А для этого: «Познай самоё себя».

Задание мачехи Золушке перед балом — очень полезно. Что ты хочешь? Что ты можешь? Что для тебя важно? Что — важнее всего? Какую цену готов платить?

Гапа, по-прежнему не поднимая глаз, тянется рукой к узлу платка — развязать. Уже говорил: женщины здесь начинают раздеваться с головного убора.

Я останавливаю, поднимаю её лицо, чуть глажу пальцами. По щекам, по губам… У неё на глазах выступают слёзы.

— Ну-ну, Гапушка, полно красавица, полно грустить да злобится. Устала, бедненькая, суматошный был денёк, притомилася. Иди-ка к себе, отдохни, выспись.

Она судорожно вздыхает, начинает подниматься… и вдруг целует мне руку.

Нет, это не «поцелуй господской длани», это… просто прикосновение, просто… прижать ладонь к щеке, к губам.

Замереть. Очистить душу. Поверить в прощение. Вздохнуть.

Ушла.

Какая женщина! Так бы и… и не отрывался.

Так. О чём это я тут?

Провокация прошла успешно. Управляемость восстановлена. Вредные сомнения одного из ключевых персонажей моего окружения выявлены и устранены. В будущем, в критических ситуациях — поведение будет более… исполнительным.

Последней, хватанув стопку «крепкого на бруньках», выбирается Домна. Она в конфликт не лезет. Просто типа вспомнила о делах на поварне. А вот Мара и не собирается уходить. Наоборот — облизывается на Сухана.

Ещё за столом — «бабушка-прошмандовка» из брошенных войском. И 6 бритеньких полонянок. Устало однообразно повизгивающих с закатившимися уже глазами в ошалении от непрекращающихся прикосновений множества мужских ручонок со всех сторон во всех плоскостях.

Пора сваливать. Начальство не должно перегружать отдых подчинённых своим присутствием.

— Ивашко. Остаёшься за старшего. Проследи, чтобы тут… безобразий не случилось. Повторять, как с княгиней литовской — не надо. А вон ту… пойдём-ка со мной. Гуляйте ребятки. Но — без приключений.

Ивашко поступил классически: отделил «а поговорить?» от «а повеселиться?». Желающие поесть и выпить остались за столом. Пятерых язычниц загнал в пустой балаган, и стал запускать народ. В порядке выслуги лет и социального статуса. Контролируя процесс, прежде всего — по критерию гигиены и отсутствия членовредительства. Сходно с системами контроля, использованных в вермахте, рейхсхеере и дай-Ниппон тэйкоку рикугун. Отечественный опыт… как-то не вспомнился.

Эффективность участников оценивалась коллективно. Как на новгородском вече — восторженными или презрительными громкими возгласами: «кто кого перекричит». Естественно возникший в таких условиях элемент соревновательности едва не привёл к появлению тотализатора. Не случилось исключительно из-за отсутствия наличных денежных средств у «участников забега» и зрителей.

Наша «бабушка-прошмандовка» добровольно и с большим интересом приняла на себя часть обязанностей. Особенно — в части проведения предварительных водных процедур молодым соискателям.

Разнообразные комменты в её исполнении, рассказы об обширном «боевом прошлом», забавные истории из личных «трудовых подвигов», подвигли молодёжь на экзерсисы, негативно оцененные Ивашкой. Однако «ростовский обычай», известный всему русскому войску в исполнении Новожеи и хорошо усвоенный нашей «бабушкой святорусского секса», был широко внедрён и многократно опробован. Наряду с более традиционными методами.

В целом — праздник удался. Все желающие получили массу позитивных ярких впечатлений. Общий эмоциональный фон в коллективе резко улучшился, что обеспечило заметный рост производительности труда и укрепление исполнительской дисциплины. Ребятки ещё несколько дней хихикали, вспоминая подробности своих похождений. Многие пожелали повторить, продолжить и разнообразить.

Тут я снова воспользовался опытом «всего прогрессивного человечества». Из множества разных примеров первым на ум пришёл Освенцим:

«Система мотивации для узников концлагерей, обычно именуемая Frauen, Fressen, Freiheit (бабы, жрачка, свобода), была введена в мае 1943 года. Для ударников производства предусматривалось особое вознаграждение: право на более частую переписку, дополнительное питание, возможность приобретать сигареты, и даже увольнения из лагеря (для узников германской национальности). Самым трудолюбивым и послушным выдавались боны стоимостью в две рейхсмарки на посещение лагерного борделя».

У меня тут ничего в части Fressen, Freiheit — нет. Остаётся только одно. Не использовать хоть какую мотивацию к интенсивному труду — загубить людей. «Я готов подписаться на любой кипеж, кроме голодовки» — голодовка и так у нас маячит постоянно. Рейсхмарок у меня нет, но неплохо пойдут и напиленные из дерева кругляши с вырезанными номерами. Которые выдают «передовикам производства».

Девки трудились ударно: при 180 самцах на 6 выделенных самок… Даже при 14-16-часовом рабочем дне моих парней на лесоповале загрузка полонянок оставалась раза в два выше, чем у «тружениц Освенцима» в зимнее время. Хотя, конечно, существенно меньше, чем у японцев в их «станциях утешения». Но и дать им отсыпаться после трудовых ночей — было бы чрезмерной для нас роскошью. В качестве бригады прачек они дополнительно вносили посильный вклад в построение города светлого будущего.

Ни одна из них не пережила эту зиму. Две пытались бежать и провалились под лёд на реке. Остальные умерли от болезней. Какой-то вариант ОРЗ. Впрочем, в ту зиму я потерял четверть тех, кто сидел за столом на празднике победы над муромскими язычниками. Тяжёлые условия жизни, разнообразные несчастные случаи, но, более всего — непрерывный труд «на пределе», истощали ресурсы организмов и делали их добычей даже и лёгких, обычно, заболеваний.

Мой выбор меня разочаровал. Девка была хоть и фигуриста, но абсолютна индифферентна.

Ложись. — Стоит. Положишь — лежит. Как манекен. Только воет сквозь зубы. То — громче, то — слабее. На вопросы не отвечает, команды не выполняет… Доска с дыркой. Кукла с подогревом. Ткни — колышется. Тоска. Дура клиническая? Потом дошло: у девки уровень паники зашкаливает. Сегодняшний бой, невиданные казни, ужас принудительных гигиенических процедур, страх чужого окружения… Я попытался как-то словами… Бестолку. Слышит, но не разумеет. Совершенно. Ну и ладно. Устанавливаем её удобным и малоподвижным образом. Чтобы не растеклась и… Скучно.

Не будем терять время — позвал Трифену.

Она была уверена, что я заставлю её… в паре с этой, чуть тёпленькой. И собиралась упорно… воспротивиться. Как-то… по сатьяграхе — ненасильственно. Очередной Махатма Ганди в юбке. Ломать девочку? А зачем? Что я — «злыдень писюкастый»?