В. Бирюк - Пристрелочник

Выбрали мы место по «Гребешку», где посуше, для зерновых ям. Копаем.

Это обычный способ хранения зерна в Поочье. Севернее, где более сыро, строят наземные хранилища. Как я и докладывал выше о марийских дворах.

Копают эти ямы с особенностями: они должны быть грушевидной формы — расширяются книзу.

«Так хранили зерно в России на Смоленщине и южнее в черноземных районах до XVIII–XIX вв. Диаметр поздних ям достигал 1,5 м, глубина — до 4,5 м. Помещается около 40 тонн».

Здесь ошибка историка: рожь и пшеница имеют удельный вес 0.67 — 0.7, объём ямы — около 8 кубов. Влезает примерно, 5 тонн. Овса — раза в полтора меньше.

До засыпки зерна — стенки ямы тщательно прокалить, обмазать глиной и специально обжечь. Засыпанное зерно перекрыть соломой и тщательно забить землей или плотно закрыть досками и землей. От вредителей. Я — не про двуногих.

Зерно может храниться до 10 лет, но на посев уже через три года не годится. Всхожесть падает. Хотя известны и уникальные случаи: в Орловской губернии в 19 веке крестьяне нашли старую зерновую яму с рожью и «она совсем цела и невредима», а хозяев ямы не нашли — так давно она была заложена.

У меня 4 тысячи пудов — 64 тонны зерна. Таких больших ям, как в 19 веке надо… две — под овёс, одну — под пшеницу. И десять — под рожь. «Не храните все яйца в одной корзине» — давняя товарно-складская мудрость. А уж весь хлеб в одной яме… Да и не влезет.

Из всего потребного и вышеперечисленного у меня нет соломы. Ну и фиг с ней. И — глины. А вот это — принципиально. Про мышей в Пердуновке — я уже рассказывал. Есть и другие… «норокопатели», которые на наш хлебушек позарятся. Убил бы гадов! Но всех — не поймать. Нужен слой глины… сантиметров 10. По всей внутренней поверхности этих ям.

Считаем… два куба глины. С учётом потерь — 4. «Глина сухая, вынутая лопатой» — 1.070 тонны. Почему такая же, но «вынутая экскаватором» на 20 кг тяжелее — не знаю. И задумываться не буду — экскаватора нет.

Дождик перестал — надо ловить момент. Просто по свойствам этой самой глины: «глина мокрая, вынутая лопатой» — уже 1600 кг. И это не предел — у экскаватора больше. А нам её таскать фиг знает откуда. Я и заслал Горшеню, Фрица и Христодула посмотреть срочно то самое глинище, о котором давеча рассказывал.

Сщас они сходят, место, откуда начинать — найдут, дорогу пометят, прикинут как там чего разместить…

Сначала мы на «Гребешке» вкапывались резвенько. Потом, когда дело пошло к расширению — пришлось работать осторожнее. Укрепляя стенки этих… «погребов». Вот только засыпанных мне здесь не хватает! Заживо погребённых.

Сижу я в яме, подчищаю дно, грущу в душе: грунт лёгкий, без обрешётки не держится. Значит, прокалить его не удастся — дерево сгорит и всё завалится. Вся надежда на глиняный слой. А как-то оно будет? А хватит ли? Может, толщину увеличить? Так ведь трескаться начнёт. Может, в два слоя…?

Вдруг сверху детский визг и плач:

— Убили! Зарезали!

Мда…

Гурченко, помнится, так мило похожий текст исполняла. Вокал, знаете ли. А тут… сплошные визги и вопли.

Малёк из Фрицевых «геодезистов». Забеганный, испуганный, сопли текут, щека поцарапана, рубаха порвана…

— Уймись. Говори по делу.

«По делу» получается так: на глинище отправилась толпа человек в 10. Трое ближников и детвора из их подручных-посыльних. А кому идти?! Здоровые все землю копают, дерева роняют да мешки таскают! Больные-калечные… их за десять вёрст не пошлёшь. Был там один колченогий. Из подмастерьев Горшени. Толковый парень. Его и убили.

«Комиссия» местность осмотрела, раз шесть поспорила, наметила разметку, вбила колышки, пацанва начал грунт снимать…

Тут из кустов — крик. Вылетает этот колченогий. Со спущенными штанами. И с копьём в спине. И падает. Следом выскакивают какие-то… дикари лесные. С топорами, копьями и луками. Христодул, который ближе всех стоял, получает топором по голове. После чего вся команда, вереща и подвывая, кидается бежать. А нападающие лупят им вслед стрелами. Фрицу ляжку прострелили, ещё одному мальчонке — бок поцарапало.

Что Горшеня на своих больных ногах — впереди всех бежал и громче всех кричал — не вопрос. Он — трус-организатор. В смысле: через версту сумел народ собрать, оказать раненым первую помощь и послать ко мне гонца.

— Сколько воев в поход брать?

— Погоди, Чарджи.

Уже стоит рядом, уже в доспехе. Уже и Ивашко бежит, гурду на боку придерживает. Хорошие у меня мужики. Как пионеры — всегда готовы. А вот к чему «готовы»?

Сколько ворогов — неизвестно. В пределах десятка. Доспехов — не видели, длинных клинков, щитов — нет. По одежонке… не воины. Я уже говорил: воин одевает яркое, блестящее — врага пугать, свою кровь прятать. А тут… охотники? Разбойники? Шиши? Бродяги? Преследования — не было, окружения — не было, полноценного «первого удара» — не было. Стычка выглядит… непрофессионально.

— Чарджи. Остаёшься за главного. Ивашко, смешанный десяток, носилки, лекарку — к Фрицу. Отнести к Маране. Могута, возьми своих. Идёшь с Ивашкой. От места стычки пойдёшь по следу. В бой не вступать. Без крайней необходимости. Смотреть, слушать. Самород, уже прибежал?

— Я ж те говорю! Они ж все… Они всегда…

— Пойдёшь с Ивашкой. Осмотришь внимательно место. Я хочу знать — кто, сколько, почему. И — откуда.

— Эта… а ты?

— Глупые вопросы спрашиваешь. Мы тут с Суханом… малость побегаем.

Сухан рядом стоит, мисюрку мою с безрукавкой подаёт. Команду: «сброю — к бою» он по губам прочитал. Ещё когда малёк только рассказывать начал. Возле Курт приплясывает, хвостом как веником машет:

— Ну что, хозяин, давай побегаем, поиграем!

Бегу я себе по здешним лесам да оврагам, поскальзываюсь на глине и траве, получаю мокрыми ветками по лицу и думаю, уж в который раз в этой «Святой Руси»:

— А не дурак ли я?

И сразу понимаю: да, дурак. Хренью занимаюсь, на мелочи размениваюсь. Бессмысленно рискую собственной бесценной головой в каких-то ничтожных стычках каких-то ничтожных людей. Да они вообще! Примитивные… предки. Да вокруг этой Стрелки тысячи лет тысячи таких стычек было! И ещё тысячи будут. И куда громче, важнее, кровавее. Судьбоноснее. А, между прочим, получить стрелу в глазик — смертельно. Причём — для всего человечества. Поскольку прогресса в моём лице… увы. П-ш-ш…