Опанасий Заколебанский - Правосудие с короткими ногами

Мы вышли на опустевшие после скачек трибуны. Вновь они наполнятся только ближе к вечеру. Дворники, ругаясь, расчищали места для зрителей и дорожку от накопившегося мусора. Наше появление их разогрело еще больше. Правда переходить от словесных оскорблений к физическому насилию они не рискнули наши рожи кого хочешь отпугнут. Оставив позади нецензурные выкрики мы вышли к рабочей территории. Охранник Полкан хотя и с трудом, но признал во мне Прутикова и, не торгуясь, пропустил.

На мой вопрос насчет фотографа, он кивает в сторону ближайшей конюшни, откуда доносилось жутковатое ржание как лошадей, так и людей.

Смеющиеся умолкли, едва мы прошли в раскрытые деревянные ворота внутрь теплого, с резким, особенным запахом, помещения. Поначалу ничего нельзя разобрать: после солнечного наружного пейзажа, глаза ничего другого видеть не хотят. И главное ни слова не слыхать - только кони сопят и похрапывают. Ох, не нравится мне это. Лишь бы только снова не били. Наконец кто-то произносит решающую фразу и я готов расцеловать этого человека, хотя не узнаю его голос.

- Да это Козьма из седьмого отделения. Петровича кореш.

Я иду вглубь и, наконец-то привыкшие к темноте глаза, различают коренастые фигуры конюхов и жокеев.

- Ефим, я тебя не узнал - до ста лет доживешь. Только информация старовата - я давно как не работаю, а Петровича вчера порешили.

- Ничего себе. - кто-то присвистнул.

Спортсмены - ребята темные. Они газет, как правило, не читают, поэтому грех неведения им простителен.

Я познакомил Эна с ними и, позволив с одним из конюхов, заметившим его любопытство, уйти к лошадям.

- Ефим. Ты не подскажешь, где найти Мосю Альперта. Он мне жутко как нужен. Мне Полкан сказал - он здесь где-то.

- Да был вроде, я его пять минут назад видел. Васька! - Заорал Ефим куда-то вглубь. - Где Мося?

- Заказ выполняет.

Услышав ответ, Ефимова грудь завибрировала от смеха, а изо рта вырвался звук похожий на вопли бензопилы.

- Это мы над ним смеялись, когда ты вошел.

- А что такое?

- Иди туда - увидишь. - Он ткнул пальцем в дальний загон откуда слышалась непрекращавшаяся возня.

Я направился туда. Створки ворот оказались закрыты, но по хорошо смазанным петлям неслышно распахнулись и передо мной предстала весьма неприглядная сцена.

Начнем с того, что здесь была пятнистая кобыла. Почему-то вместо жеребца ею пытался овладеть пухлый мужичонка - коротыш непонятного возраста с волосатой грудью и уродливыми ногами. Он мучительно пыхтел, стоя на шаткой табуретке, не в состоянии достать до заветного места и в раздражении покрикивал на человека с фотоаппаратом.

- Найди что-нибудь повыше!

Первой на мое появление отреагировала несчастная лошадь, задние ноги которой были запутаны. Она с радостью потянулась ко мне, надеясь что я избавлю ее от позорного действа. Мужик, орудие преступления которого наконец совершило желаемое, потянулся следом за кобылой и рухнул с табуретки на сено.

- Да чтоб тебя! Такой кадр испортила. - Взвизгнул он и, вскочив, увидел меня, остолбеневшего от такого зрелища.

- Кто пустил? - Он заорал, брызгая слюной и тряся всеми конечностями.

Фотограф обернулся - наверняка это и был Мося. Он незло зашикал на меня.

- Идите, идите.

Я послушно попятился назад. Волосатый человечек вдруг разрыдался.

- Ну почему они не дают мне закончить? - Он снова вскочил, сердито переставил табуретку на новое место. - Ничего, дорогая, это недолго...

Закрыв ставни, я увидел обомлевшего Эна, который тоже лицезрел происходящее. Рядом стоял конюх и тихо посмеивался.

- Это наш директор. У него расстройство психики. Называется патологическая страсть к кобылам-рекордсменкам.

- Да, чего только не увидишь на свете.

- Если он сумасшедший, то почему не в дурдоме? - Эн тяжело глотает, как будто его сейчас вырвет.

- Да кто ж его посадит? Он знаешь какой гениальный организатор. Городу доход приносит. Все давно глаза закрыли на его художества.

- А фотограф зачем?

- Для памяти. Это же Стюардесса - любимая кобыла директора. Она за этот сезон четыре медали принесла.

- Ну тогда конечно. - Я кивнул и покрутил пальцем у виска.

Жалко, если Мося тоже окажется сумасшедшим. С ними дел лучше не иметь.

Мы возвращаемся обратно к ребятам, которые снова ржут, теперь над моим кислым видом. А Эна все-таки вырвало. Он упал на корточки на душистое сено и долго сидел согнувшись и подрагивая плечами.

Едва раздались шаги, как все бросились прятаться. Ефим схватил меня, я Эна и мы запрыгнули в закуток, где стояли тяжелые бочки с запахом перебродившего молока. Сквозь щели я видел, как прошел мимо директор, на ходу застегивающий ремень на брюках, из карманов которых торчали носки. Все вышли из укрытий, один выглянул наружу, убедившись, что толстячок не собирается возвращаться.

- Отбой.

- А чего прятались? - спрашивает любопытный Эн.

- Да на всякий случай. Одно дело за глаза - в глаза совсем другое.

Появился и Мося. Его фотоаппарат бесстыдно болтался на лямке ниже живота.

- Мося, это до тебя.

Он кивнул и махнул рукой: дескать, следуйте за мной.

Мы молча дошли до уютной беседки рядом с памятником в виде преодолевающего препятствие коня, с точно переданным скульптором рельефом могучих мышц и со всеми атрибутами рода мужского.

- Только не надо на меня так глядеть. Я-то как раз в своем уме.

Эн смутился и отвел взгляд.

- Просто другой возможности заработать пока не представляется. А так сделаю хороший снимок, подретуширую и пара сотен в кармане. Да я и не такое видал...

Я не позволил перейти Мосе к подробностям и решительно прервал его. Впрочем, он не обиделся.

- Мы от Тамары.

Он вздрогнул, потом поправил осанку, глянул по сторонам.

- Где она? С вами?

- Нет.

- Она нашла человека, который готов взяться за дело? - Мося перешел на шепот.

- Я так понимаю, речь идет об Амбулатории.

- Ну да.

- Это мы и есть.

- Если не секрет - что вам этот вонючка сделал? - Мося приблизился настолько близко, что можно было разглядеть каждый прыщик на его шнобеле.

- Пока я не могу сказать, - заговорщицки прошептал я.

В ответ почему-то раздается грубое хихиканье.

- Ну да, понимаю.

Я не стал распрашивать, что же он понял такого, а задал тот же самый вопрос.

- Я его так ненавижу. - Мося сорвал вдруг с нависавшей яблони рясную ветвь и начал выворачивать ее, пока не растер листья и юные яблочки в зеленую кашицу и не оголился до свежего дерева прутик. - Вот что я хотел бы с ним сделать.

Видимо настолько сильна была неприязнь, что мне даже стало жалко несчастное растение, с такой злобой он растерзал его. Пожалуй, будет хорошим союзником.

- Когда мы можем начать? - Мося встал и забросил фотоаппарат за спину.