Павел Амнуэль - Капли звездного света (сборник)

…В две тысячи семьдесят пятом году (так скоро, рукой подать) в небольшом городке на Урале собрался симпозиум по инкревидению. Убеленные сединами академики сидели рядом с зелеными юнцами, потому что способность эта не знала привилегий и поражала человека неожиданно. Врачи спорили и исследовали, но то врачи. Физики спорили и создавали теории, но то физики. А они, инкревизоры, не спорили. Они открывали людям миры.

– В системе Альционы, – рассказывал молодой нигериец, только что вернувшийся из Лунной обсерватории, – я видел корабли, работавшие на неизвестном принципе. Ни колес, ни эффектов воздушной подушки, ни выхлопов – ничего. Если есть здесь специалисты по двигателям, прошу понаблюдать эту систему…

– А на оранжевой планете в системе Денеба все еще воюют, – с грустью сказал маленький старичок. – И я боюсь, очень боюсь, что не сегодня-завтра увижу атомный гриб. Очень трудно – видеть и не уметь сказать, предупредить…

– Хочу предостеречь молодежь, – голос Председателя. – Друзья, прошу не отступать от программы. В Галактике сто миллиардов звезд, и на каждой нужно побывать, все изучить, понять. Работа на века, ведь нас так мало, всего двести тысяч. Не забегайте вперед. Я понимаю – заманчиво увидеть далекие галактики. Понимаю, мечта каждого – увидеть, как рождалась Вселенная, побывать на ее краю… Но все у нас впереди.

Так скажет Председатель, сойдет с трибуны, а на сцене развернется огромный экран и поплывут титры первого фильма «Увидеть Вселенную». И сидящие в зале прочитают слова: «Экспериментальная запись сделана с помощью цереброскопа ЦЗ-2». Понесутся навстречу зрителям кипящие клочья туманностей, и все люди на Земле застынут у видеопанелей. Начнется первое звездное путешествие человечества. На экране вырастет голубая блестка, станет пылающей звездой. Ослепительно голубой, ярче неба. А чуть в стороне уже виден зеленоватый серпик. Туда, сквозь атмосферу, в разрывы облаков, к бурым пятнам, которые вырастают и становятся городами. И вот она – чужая жизнь. Такая непохожая и непонятная. Такая далекая.

Такая близкая…

Тетрадь кончается. Я не перечитываю – знаю, что написал совсем не так, как хотелось. Не умею, не те слова.

В окне виден небесный охотник Орион, взбирающийся на бесконечно высокую гору – в зенит. Где-то в обсерватории раздвигаются створки купола, и глубокий блестящий глаз выглядывает из прорези. Звездолет на старте, он ждет своего капитана. А из озерца окуляра стекают и гулко падают первые золотистые и горячие капли звездного света.

1976

Десятитонный автокран с огромным трудом поднял купол, будто атлет – штангу рекордного веса. Серебристым рыцарским шлемом купол покачался над землей, а потом с глухим стуком, от которого, как показалось Ирине, вздрогнуло здание, прочно встал на башню лабораторного корпуса.

Стоя в тени раскидистого алычового дерева, за подъемом купола наблюдали двое астрономов. Одного Ирина знала, он работал на метровом «Шмидте». Другого прежде не видела. Он был высок, даже не столько высок, сколько худ, и глаз невольно превращал недостаток толщины в избыток высоты.

– Я слышала, вы утверждали, что кран не потянет, – сказала Ирина.

– Естественно, – отозвался высокий. – Закон Паркинсона, знаете?

– Вы инженер? – спросила Ирина.

– Берите ниже – простой астроном.

– Как вас зовут, простой астроном?

– Зовите Вадимом, это будет почти правильно.

Вадим повернулся и пошел, не оглядываясь, выставив в стороны острые локти и по-страусиному переставляя ноги. Такой походкой ходил герой первого ее романа о сталеварах «Ночное зарево». Ирине даже почудилось на мгновение, что это он и есть – придуманный ею Антон Афонин.

«Ночное зарево» далось ей трудно. Почти три года ходила она на металлургический комбинат в дневную смену и в ночную. Писала и переписывала. Роман как будто удался, но книжка прошла тихо, и лишь раз в обзоре, опубликованном московской газетой, промелькнула ее фамилия.

После «Ночного зарева» она написала повесть «Странники» – о конструкторах дорожных машин. Ирина надеялась, что ее, наконец, заметят. Заметить-то заметили – местная областная пресса писала о ней как о молодом таланте, но центральная критика молчала.

А однажды – была весна, май – Ирина попала в обсерваторию. Экскурсия от Дома литераторов. В окрестности обсерватории – Ирина и не подозревала, что в сотне километров от города существует такая прелесть – ее поразили леса и поляны, пропитанные влагой и солнцем, выстланные травой, прошитой удивительно яркими, хотя и мелкими, бисеринками цветов. Ровным рядом стояли коттеджи и, как минареты двадцатого века, блестели купола телескопов.

– Вы когда-нибудь видели небо? – спросили у нее во время экскурсии. Ирина не нашлась, что ответить. Собеседник, конечно, шутил.

– На Земле всего несколько тысяч астрономов, – услышала Ирина, – и только они, да и то не всегда, видят над собой небо. Остальное человечество лишь любуется небом в ясные ночи. А это не одно и то же. Знаете, что говорил Кант? «Есть две вещи, которые можно изучать бесконечно, не уставая и не пресыщаясь. Это звездное небо над нами и нравственный закон в нас».

Все уехали, а Ирина осталась в обсерватории. Решение зрело, и она хотела проверить себя. Ей не повезло – с утра пошел дождь. Он был каким-то негородским, нудным и одновременно веселым. «Как наша жизнь здесь», – сказал ей кто-то. Она подумала тогда, что это может стать названием еще непридуманной и ненаписанной, но уже понравившейся ей повести – «Жизнь как дождь».

Ирина вернулась в город, не приняв окончательного решения, но с исписанным до корки блокнотом. Ночью ей снились звезды-дождинки. С того дня прошло три месяца, и горную тряскую дорогу в обсерваторию Ирина знала теперь наизусть. Была на наблюдениях, следила за работой прибористов, научилась составлять легкие программы для ЭВМ, много читала. Обжила комнату на втором этаже обсерваторской гостиницы, из окна которой был виден полосатый, как арбуз, купол ЗТБ – зеркального телескопа имени Бредихина. Правда, иногда ей хотелось бросить все, уехать отсюда, пойти в театр, выйти на проспект в новом платье, забежать к подругам, с которыми лет десять назад училась на факультете журналистики. В пасмурные дни, когда уже в шесть становилось темно, подступала тоска, привычная, но во сто крат усиленная близостью гор…

Ирина не впервые была на наблюдениях. Сидела у пульта, где посветлев, положив блокнот на колени, слушала. Телескоп казался бесконечным, утопающим во мраке, который начинался под самыми звездами и кончался где-то в преисподней. Здесь были два хозяина – мрак и гул. Мрак шел от ночи, куда глядел трехметровый глаз, а гул начинался и исчезал внезапно, когда стальной купол поворачивался, подставляя глазу телескопа смотровую щель.