Кирилл Берендеев - 90х60х90

Берендеев Кирилл

90х60х90

По ночам все комнаты черны,

Каждый голос темен. По ночам

Все красавицы земной страны

Одинаково - невинно - неверны.

И ведут друг с другом разговоры

По ночам красавицы и воры.

Мимо дома своего пройдешь

И не тот уж дом твой по ночам!

И сосед твой - странно-непохож,

И за каждою спиною - нож.

И шатаются в бессильном гневе

Черные огромные деревья.

Ох, узка подземная кровать

По ночам, по черным, по ночам!

Ох, боюсь, что буду я вставать,

И шептать, и в губы целовать...

- Помолитесь, дорогие дети,

За меня в час первый и в час третий.

М. Цветаева

перед началом

Автомобиль остановился у обочины. Некоторое время люди, находившиеся в нем, просто сидели, лишь по прошествии минуты, задняя дверь со стороны водителя распахнулась. Человек среднего возраста проворно выбрался на неширокую асфальтированную дорогу, ведущую в сторону пансионата, чей панельный блок виднелся сквозь заросли голых березок. Он огляделся, точно не доверяя тому, что видел сквозь тонированные стекла машины.

Дорога в этот час была пустынна, но, едва пассажир вылез, мимо них, вывернув из-за поворота, проехала на порядочной скорости легковушка. Шум мотора замер вдали, установилась необычайная тишина. В городе о такой приходится только мечтать.

Лесок, у которого остановился автомобиль, был также безлюден. Вдали, сквозь промокшие от недавнего дождя деревья, виднелись потемневшие груды снега, кое-где он еще не успел сойти. Видеть плавкие, покрытые хвоей и лежалыми прошлогодними листьями сугробы в середине апреля было весьма непривычно; некоторое время вылезший из машины человек смотрел в глубь леска, потом нехотя оторвался от заворожившего его зрелища и, нагнувшись к салону машины, кивнул сидевшим.

В автомобиле разместилось пятеро людей, четверо из них были одеты как на подбор в одинаковые темные костюмы, фасоном не отличающиеся друг от друга. Сидевший же на заднем сиденьи человек, немногим моложе прочих спутников, серьезно от них отличался. Хотя бы тем, что находился в настоящий момент без сознания.

Кроме того, висок его рассекал неширокий шрам. Кровь, выступившая из кожи, уже запеклась темною коркой, образовав неширокую борозду длиною около вершка, которая резко выделялась на фоне поблекшего, обескровленного лица. Не выветрившийся до конца сладковатый запах хлороформа, витавшей в салоне машины, подтверждал предположение, что виной нынешней бездвижности молодого человека не только и не столько запекшийся шрам.

Двое людей в одинаковых костюмах привели молодого человека в чувство. Тут же обнаружилось, что помимо прочего, он еще был скован наручниками. Когда его стали выволакивать из машины, он попытался было сопротивляться, однако, скорее для проформы, нежели по другим причинам.

Еще раз оглянувшись, выбравшиеся из машины, поволокли молодого человека в лесок. Почва была прокисшей от стаявшего снега и недавнего дождика, и хлюпала под ногами, так что идти приходилось осторожно, старательно выбирая место для каждого следующего шага.

Когда все трое удалились от машины метров на десять и добрались до первого сугроба, из автомобиля вылез водитель. Он тут же наклонился обратно в салон, услышав голос единственного оставшегося пассажира, усталый голос, отдающий последние распоряжения. И выпрямился снова.

Увидев, что на него смотрят, он кивнул отошедшей троице. Один из спутников поднял руку к затылку молодого человека.

Послышался негромкий хлопок.

Молодой человек постоял еще мгновение неподвижно, пытаясь сохранить хрупкое равновесие, но покачнулся вперед и упал лицом вниз, даже не подняв для защиты руки. Лоб его угодил как раз в край сугроба, невдалеке от которого стояли все трое. На затылке стало медленно расплываться пятно крови, размером с пятикопеечную монету, секунда - и темная струйка потекла вниз по волосам к враз побагровевшему плавкому снегу.

Стрелявший убрал пистолет, с глушителем обратно в кобуру под мышкой, развернулся и коротко махнул рукой. Затем, склонившись над молодым человеком, осторожно потрогал пульс, после же снял с его запястьев наручники, положив их в карман брюк. И, сопровождаемый спутником, стал выбираться обратно на дорогу.

Пока они добирались, единственный пассажир машины вынул из внутреннего кармана пиджака трубку сотового телефона, быстро набрал номер и теперь ожидал соединения. Ждать пришлось недолго.

- Процесс завершен полностью, - произнес он в трубку спокойным размеренным голосом, каким обычно говорят о вещах обыденных, успевших войти в привычку и не вызывать ответной реакции. - Он оставлен у Катуара, на проселочной дороге, невдалеке от пансионата. Обнаружить могут к концу дня, едва ли раньше. Вы можете располагать собой до шести десяти. Наш общий знакомый будет ждать вас в это время у дверей вашей конторы для окончательного расчета.

Ответная торопливая речь в трубке внезапно прервалась. Пассажир попросту выключил телефон, не став дослушивать ответ до конца. К этому времени все, кто выходил сопровождать молодого человека, уже находились в машине. Оглянувшись, он медленно произнес:

- Думаю, нам можно не спешить.

На что получил немедленное согласие сидевших позади. Водитель вырулил с обочины, и медленно развернулся на узкой трассе, стараясь не испачкать новенький автомобиль в придорожной грязи.

Через десять минут по этой дороге, но противоположном направлении, в сторону станции, проследовал автобус. В том месте дорогу недавно заасфальтировали, поэтому водитель прибавил скорость и немного отвлекся от созерцания ненадолго исчезнувших из-под колес колдобин. Взор его был прикован к следующей остановке, она вот-вот должна была появиться за поворотом.

- Тебе пора.

- У? - он ткнулся лицом в шею Серафимы, поцеловал нежно пахнущие волосы. Но она отстранилась.

- Я серьезно. Посмотри на часы.

- Не хочу.

- Леш, ну ты же опоздаешь, в самом деле.

- Подождут. Шеф обязан опаздывать, иначе подчиненные обнаглеют.

- Уже без четверти двенадцать. Сейчас машина приедет.

Алексей поднял голову. Солнце за окном уже ушло из комнаты, освещая лишь широкий подоконник и стоящие на нем горшки с кактусами. Время пролетело незаметно, когда он в предыдущий раз смотрел на окно, тюлевые занавеси наполовину были залиты солнечными лучами, сноп света спускался к кровати, стоявшей в метре от окна, и в нем в ритме регтайма танцевало бесчисленное множество пылинок. Он вздохнул и потянулся:

- Сима, ты невозможна.

Она выскользнула из его объятий и пружинисто, точно разбуженная кошка, поднялась, по-прежнему обнаженная. Обернулась, поглядывая на мужа, подошла к окну, смахивая с лица растрепавшиеся волосы; ее гордость.