Жюль Верн - Михаил Строгов (сборник)

– Послано ли предписание войскам Иркутского, Якутского и Забайкальского округов двинуться к Иркутску?

– Этот приказ был отдан им в последней телеграмме, которую удалось переправить за Байкал.

– Есть ли еще сообщение с Енисейской, Омской, Тобольской губерниями и Семипалатинской областью?

– Точно так, ваше императорское величество, и в настоящее время известно, что бухарцы еще не перешли за Иртыш и за Обь.

– Есть ли известия об изменнике Огареве?

– Никаких, – отвечал генерал Кисов. – Неизвестно, перешел ли он границу или нет.

– Немедленно пошлите в Нижний Новгород, Пермь, Екатеринбург, Касимов, Тюмень, Ишим, Омск, Елань, Колывань, Томск и во все телеграфные пункты, сообщение с которыми еще не прервано, секретное предписание искать его.

– Приказание вашего императорского величества будет исполнено, – отвечал Кисов.

Поклонившись государю, он смешался с толпой и вскоре исчез из дворца, никем не замеченный.

События, о которых велся приведенный выше разговор, не для всех были тайной. Многие лица, занимавшие высокие административные должности, имели смутное понятие о происходившем, но всякий держал свои мысли при себе. Только двое из присутствовавших вели шепотом оживленный разговор о событиях дня. Из этих двух лиц один был англичанин, другой – француз. Оба они были худощавы и высокого роста, но этим и ограничивалось их сходство, во всем же остальном эти два человека представляли самый разительный контраст. Первый был, подобно большинству своих соотечественников, невозмутимо-флегматичен, скуп на слова и на жесты, тогда как второй был олицетворенная живость: не только лицо его, но и все движения принимали участие в разговоре; а глаза его пронизывали насквозь и замечали все, что вокруг происходит. Зато собеседник его мог похвастаться удивительно развитым слухом: он тотчас запоминал раз услышанный голос и безошибочно мог узнать его даже спустя несколько лет. Острое зрение и тонкий слух были весьма ценны для обоих, так как англичанин состоял корреспондентом «Ежедневного Телеграфа»; что же касается его коллеги, то он никому не сообщал, в какой газете или в каких газетах сотрудничает, а говорил в шутку, что переписывается со своей кузиной. Имя французского корреспондента было Альсид Жоливе, имя англичанина Гарри Блаунт. В качестве представителей печати оба они получили доступ во дворец и тут встретились впервые. Соревнование побудило их вступить в беседу, в которой каждый мог незаметно выпытать все, что известно другому.

– Не правда ли, какой роскошный бал? – заметил Жоливе. – Великолепный!

– Я уже телеграфировал об этом, – невозмутимо отвечал Гарри Блаунт.

– Впрочем, – продолжал его собеседник, – я сообщил моей кузине…

– Какой кузине? – спросил изумленный англичанин.

– Ах да, я вам еще не говорил, что состою в переписке с моей кузиной Мадленой. Она любит своевременные и точные известия, а потому я счел долгом сообщить ей, что государь показался мне чем-то озабоченным.

– Я этого не нахожу, – уклончиво заметил англичанин.

– А помните ли вы, господин Блаунт, что в 1812 году, когда императору Александру I в самом разгаре бала донесли, что Наполеон перешел со своим авангардом Неман, он остался на балу и выказал столько же хладнокровия…

– Сколько наш августейший хозяин, – перебил английский корреспондент, – когда генерал Кисов доложил ему, что изменники испортили телеграфный провод между азиатской границей и Иркутском.

– А вам это уже известно?

– Без сомнения.

– Впрочем, и у меня были на этот счет довольно точные сведения, – самодовольно заметил Альсид Жоливе, – и моя последняя телеграмма была из Нижнеудинска.

– А моя из Красноярска, – с не меньшим самодовольством возразил Блаунт.

– А знаете ли вы, какой приказ послан войскам в Николаевск?

– Знаю, равно и как и то, что тобольские казаки получили предписание выступить в город.

– Совершенно верно, господин Блаунт, и я завтра же поделюсь этими новостями с моей кузиной.

– А я с подписчиками «Ежедневного Телеграфа», господин Жоливе.

– Как видно, нам предстоят интересные наблюдения, и мы, верно, еще не раз встретимся, – сказал француз.

Тут оба корреспондента расстались, в душе очень довольные тем, что, по-видимому, оказались противниками равной силы. В эту минуту двери в соседний зал растворились настежь, и взорам гостей представились накрытые к ужину столы, украшенные цветами и уставленные драгоценной серебряной посудой, севрским фарфором и хрусталем, ослепительно сверкавшим при ярком освещении люстр. В то время как приглашенные размещались за столами, генерал Кисов вернулся во дворец.

– Какие известия? – с живостью спросил император, отведя его в сторону.

– Все те же, ваше императорское величество, телеграммы доходят только до Томска.

– Сейчас же пришлите ко мне курьера!

События, происходившие в Азиатской России, были такого свойства, что внушали серьезную тревогу, и потому не мудрено, что царь покинул своих гостей в самый разгар празднества. Последние полученные известия подтверждали его опасения: между подвластными России кочевниками Туркестанского края вспыхнуло восстание, грозившее охватить всю Сибирь – эту огромную область в пятьсот шестьдесят тысяч квадратных верст с двухмиллионным населением. В то время, о котором ведется наш рассказ, управление Сибирским краем было возложено на двух генерал-губернаторов; из них один жил в Иркутске, другой в Тобольске, главных пунктах Восточной и Западной Сибири. Железной дороги еще не существовало, и средством сообщения служили в летнее время тарантас или телега, а в зимнее время – сани. Единственным признаком проникавшей и в этот далекий край цивилизации был телеграф, соединявший пункты Восточной Сибири с Европейской Россией на протяжении восьми тысяч верст, но и этот способ передачи известий стоил очень дорого и производился гораздо медленнее, чем теперь. При самом начале восстания, зачинщики его позаботились оборвать телеграфную проволоку под Томском, а несколько часов спустя и далее, по направлению к Колывани. Таким образом, единственное, что мог сделать царь для передачи своих повелений на восточную окраину Сибири, было послать туда курьера. Отдав генералу Кисову это приказание, он, стоя у окна, погрузился в свою невеселую думу, которая была прервана камер-лакеем, доложившим ему о приходе московского обер-полицмейстера.

– Расскажите мне, – обратился к последнему император, – все, что вам известно об Иване Огареве.

Полицмейстер поклонился в знак повиновения и начал свой рассказ.

– Это весьма опасный человек, ваше императорское величество; он всегда выдавался из среды прочих офицеров своим умом, но в то же время своим неукротимым характером и беспредельным честолюбием. Он дослужился до чина полковника, но два года тому назад, когда открылось его участие в тайном политическом обществе, он был, по приказанию его императорского высочества, великого князя, предан военному суду, разжалован и сослан в Сибирь. Через полгода он был прощен по всемилостивейшему манифесту и получил разрешение вернуться в Европейскую Россию. Впоследствии Огарев вторично отправился в Сибирь, на этот раз добровольно. По возвращении оттуда он некоторое время жил в Перми, не имея определенных занятий. Там он сначала находился под надзором полиции, но так как в его поведении не было ничего подозрительного, то за ним перестали следить. В марте текущего года он выехал из Перми, но куда – неизвестно.