Владимир Савченко - Открытие себя (сборник)

Приезжий поморщился от этих воспоминаний.

«Э, в конечном счете это было не со мной! Впрочем, главное: это было… Да, но похоже, что в великом способе передачи информации – Искусстве – есть какой-то изъян. Посмотрят люди фильм или спектакль, прочитают книгу, молвят: „Нравится…“ – и идут дальше жить, как жили: одни неплохо, другие так себе, а третьи и вовсе паршиво. Искусствоведы часто находят изъян в потребителях информации: публика, мол, дура, читатель не дорос… Принять такую точку зрения – значит согласиться, что я сам дурак, что я не дорос… нет, не согласен! Да и вообще валить на тупость и невежество людей – это не конструктивный подход. Люди – они все-таки могут и понять, и познать. В большинстве своем они не тупицы и не невежды. Так что лучше все-таки поискать изъян в способе – тем более что мне этот способ нужен для экспериментальной работы…»

На глаза приезжему попалась будка телефона. Он сначала затуманенно посмотрел на нее: что-то он должен сделать в этом предмете? Вспомнил. Вздохнул глубоко, вошел в автомат, набрал номер лаборатории новых систем. В ожидании ответа у него заколотилось сердце, пересохло во рту. «Волнуюсь. Плохо…»

В трубке звучали лишь долгие гудки. Тогда, поколебавшись, он позвонил вечернему дежурному по Институту системологии:

– Вы не поможете мне разыскать Кривошеина? Он не в отпуске?

– Кривошеин? Он… нет, он не в отпуске. А кто спрашивает?

– Если он сегодня появится в институте, передайте ему, пожалуйста, что приехал… Адам.

– Адам? А как фамилия?

– Он знает. Так не забудьте, пожалуйста.

– Хорошо. Не забуду.

Приезжий вышел из будки с облегчением: только сейчас он понял, что совершенно не готов к встрече.

«Ну, делать нечего, раз приехал… Может быть, он дома?»

Он сел в троллейбус. Окутанные синими сумерками улицы города не занимали его: он уехал летом и вернулся летом, все в зелени, и вроде ничего не изменилось.

«Ну так все-таки, как применить информацию Искусства в нашей работе? И можно ли применить? Вся беда в том, что эта информация не становится ни жизненным опытом человека, ни точными знаниями, а именно на опыте и знаниях строят люди свои поступки. По большому счету должно быть так: прочел человек книгу – стал понимать себя и знакомых, поглядел подлец спектакль – ужаснулся и стал честным человеком, сходил трусишка в кино – вышел храбрецом. И чтобы на всю жизнь, а не на пять минут. Наверное, именно о таком действии своей информации мечтают писатели и художники. Почему же не выходит? Давай прикинем… Информация Искусства строится по образцу повседневной. Она конкретна, содержит лишь неявные и нестрогие обобщения, но не реальна, а только правдоподобна. Пожалуй, в этом ее слабость. Она не может быть применена как научная: чтобы человек мог на ее основе проектировать и планировать свою жизнь, для этого она недостаточно обща и объективна. Нельзя ею и руководствоваться как повседневной – и именно из-за ее конкретности, которая никогда не совпадает с конкретной жизнью данного читателя. Да если бы и совпадала, кто же захочет жить под копирку? Скопировать прическу – еще куда ни шло, но копировать рекомендуемую массовым тиражом жизнь… Видимо, идея „воспитывать на литературных образцах“ рождена мыслью, что человек произошел от обезьяны и ему свойственна подражательность. Но человек – уже давно человек, миллион лет. Ныне ему свойственны самоутверждение и оригинальность поведения, он знает, что так вернее».

– Академгородок, – прохрипел в динамике голос водителя.

Приезжий вышел – и сразу увидел, что ехал напрасно. Два ряда стандартных пятиэтажных домов, сходясь в перспективе, смотрели друг на друга светящимися окнами. Но в доме № 33 в окнах угловой квартиры на пятом этаже света не было.

Чувство облегчения, что неприятная встреча с Кривошеиным снова оттягивается, смешалось у парня с досадой: ночевать-то негде! Обратным троллейбусом он вернулся в центр, стал обходить гостиницы – мест, конечно, нигде не было.

И снова его захватили мысли – они теперь скрашивали унылые поиски ночлега.

«…И чем далее мы живем, тем больше убеждаемся в многообразии жизненных ситуаций, к которым неприменимы те решения, что описаны в книгах или показаны в кино. И начинаем воспринимать информацию Искусства как квазижизнь, в которой все не так. В ней можно безопасно пережить рискованное приключение – даже со смертельным исходом, проявить принципиальность, не нажив неприятностей по службе… словом, почувствовать себя, хоть и ненадолго, иным: более умным, красивым, смелым, чем ты есть на самом деле. Неспроста люди, которые живут однообразной порядочной жизнью, обожают авантюрные романы и детективы…»

Он вышел на сияющий огнями фонарей и реклам проспект Маркса.

«И применяем мы эту великую информацию по пустякам: для развлечения, для провождения времени. Или чтоб девушку очаровать подходящим стишком… Эта информация не своя. Не сам дошел до решений и истин. Сиди смотри или читай, как за прозрачной стенкой идет выдуманная жизнь, – ты лишь „приемник информации“! Правда, бывали случаи, когда „приемники“ не выдерживали и пытались влиять: то – батя как-то рассказывал – красноармеец в Самаре однажды „вдарил из винта“ в артиста, выступавшего в роли Колчака во фронтовой пьеске, а еще ранее в Нижнем Новгороде публика избила исполнителя роли Яго – за правдивость игры… Сама идея разбить прозрачную стенку, влиять – здоровая… В ней что-то есть…»

Мысль, еще не оформившаяся в слова, смутная, как предчувствие, зрела в голове приезжего. Но в этот момент его мягко тронули за плечо. Он оглянулся: рядом стояли трое в штатском. Один из них небрежно провел перед его лицом красной книжечкой:

– Предъявите документы, гражданин.

Приезжий недоуменно пожал плечами, поставил на асфальт рюкзак, достал из кармана паспорт. Оперативник прочел первую страницу, перевел глаза с фотографии на его лицо, потом снова на фотографию – и возвратил паспорт.

– Все в порядке. Прошу извинить.

«Уфф!» Парень подхватил рюкзак и, стараясь не ускорять шага, двинулся к гостинице «Театральная». Настроение у него испортилось. «Может быть, не стоило мне приезжать?»

Трое отошли к табачному киоску. Там их ждал также одетый в штатское милиционер Гаевой.

– Ну я же говорил, – победно сказал он.

– Не тот… – вздохнул оперативник. – Какой-то Кривошеин Валентин Васильевич. А по фотографии и словесному портрету – точно Кравец.

– Словесный портрет, словесный портрет… что тот портрет?! – рассердился Гаевой. – Я ж его видел, сопровождал: тот без седин, моложе лет на десять, да и пощуплее будет.

– Пошли на вокзал, ребята, – предложил второй оперативник. – Что он, в самом деле, дурной: по проспекту гулять!