Владимир Савченко - Открытие себя (сборник)

«25 ноября, вечер. Снег сыплет на белые трубки фонарей, сыплет и сыплет, будто норму перевыполняет… Вот опять мимо нашего дома идет эта девочка на костылях – возвращается из школы. Наверное, у нее был полиомиелит, отнялись ноги. Каждый раз, когда я вижу ее – с большим ранцем за острыми плечами, как она неумело загребает костылями, вкривь и вкось виснет между ними, – мне стыдно. Стыдно, что сам я здоров, хоть об дорогу бей; стыдно, что я, умный и знающий человек, ничем не могу ей помочь. Стыдно от ощущения какой-то огромной бессмысленности, существующей в жизни.

Дети не должны ходить на костылях. Чего стоит вся наука и техника на свете, если дети ходят на костылях!

Неужели я и сейчас делаю что-то не то? Не то, что нужно людям? Ведь девочке этот мой способ никак не поможет.

…Скоро месяц, как я, предварительно составив программу, о чем думать, вхожу в информационную камеру, укрепляю на теле датчик, надеваю „шапку Мономаха“, думаю, разговариваю вслух. Иногда меня охватывают сомнения: а вдруг в „машине-матке“ снова что-то получается не так? Нет контроля, черт побери! И я трушу, так трушу, что боюсь, как бы это не отразилось на характере будущего дубля…»

Следующая запись в дневнике была сделана карандашом.

«4 декабря. Ну вот… По идее, мне следует сейчас ликовать: получилось. Но нечем, нет ни сил, ни мыслей, ни эмоций. Устал. Ох как я устал! Лень даже поискать свою авторучку. Машина в основном учла мои пожелания о внешности. Кое-что я подправил в процессе синтеза. Никакой опыт не пропадает; когда дубль возникал, мне не требовалось прикидывать, примеряться – наметанный глаз сразу отмечал „не то“ в его строении и контролировал, как машина исправляет эти „не то“.

К баку я подставил трап, помог ему выбраться. Он стоял передо мной: голый, стройный, мускулистый, красивый, темноволосый – чем-то похожий и уже непохожий на меня. Около его ступней растекались лужи жидкости.

– Ну как? – Голос у меня почему-то был сиплый.

– Все в порядке. – Он улыбнулся.

А потом… потом у меня тряслись губы, тряслось лицо, ходили ходуном руки. Я даже не мог закурить. Он зажег мне сигарету, налил полмензурки спирта, приговаривал: „Ну-ну… все в порядке, чего там“, – словом, успокаивал. Смешно…

Попробую сейчас уснуть».

«5 декабря. Сегодня я проверял логические способности дубля-3. Первый тур (игра в „балду“): 5:3 в его пользу. Второй тур (игра в „слова“): из слова „аббревиатура“ за 10 минут он построил на 8 слов больше, чем я; из слова „перенапряжение“ – на 12 слов больше. Третий тур решали взапуски логические задачи из вузовского задачника по системологии Азарова, начиная от номера 223. Я дошел только до № 235 за два часа работы, он – до № 240.

Ни о каком подыгрывании с моей стороны не может быть и речи – меня разобрал азарт. Получается, что он соображает быстрее меня на 25–30 процентов – и это от ерундового кустарного нововведения! А как можно было бы усилить способности человека по настоящей науке? Но посмотрим, как он покажет себя в работе».

«7 декабря. Работа у нас пока не интеллектуальная: прибираем в лаборатории. Это не просто из-за переплетения проводов и живых шлангов. Вытираем и отсасываем пыль, очищаем колбы, приборы и панели от налета плесени.

– Скажи, как ты относишься к биологии?

– К биологии? – Он с недоумением посмотрел на меня, вспомнил. – А, вон ты о чем! Знаешь, я его тоже не понимаю… По-моему, это у него был заскок от самоутверждения…»

– Фьи-уть! – присвистнул аспирант Кривошеин и даже подпрыгнул на стуле от неожиданности. – Вот это да!

Как же так… ведь дубль-3 тоже был продолжением «машины-матки»! Выходит… выходит, машина уже научилась строить организм человека? Ну конечно. Ведь он был первый, поэтому требовался сложный поиск. А теперь машина запомнила все пути поиска, выбрала из них те, что непосредственно ведут к цели, и построила себе программу синтеза человека.

Значит, его открытие внутренних преобразований действительно уникум. Его надо беречь… Лучше всего записать себя снова в «машину-матку»: уже не со смутной памятью поиска, а с точными и проверенными знаниями, как преобразовывать себя. Вот только зачем?

– Э, сколько можно об этом думать! – поморщился аспирант и снова уткнулся в дневник.

«18 декабря. Не помню: эти морозы называются крещенскими или те, что бывают в январе? Северо-восточный ветер пригнал к нам такую сибирскую зиму, что паровое отопление еле справляется с холодом. В парке все бело, и в лаборатории стало светлее. По библейскому ли графику, нет ли, но крещение нового дубля состоялось. И крестным папашей был Гарри Хилобок.

Состоялось оно так. В институт на годичную практику прибыли студенты Харьковского университета. Позавчера я зашел в общежитие молодых специалистов, куда их поселили, и позаимствовал „для психологических опытов“ студбилет и направление на практику. Студенты смотрели на меня с робким почтением, в глазах их светилась готовность отдать для науки не только студбилеты, но и ботинки. Паспорт я одолжил у Паши Пукина.

Затем мы познакомили „машину-матку“ с видом и содержанием этих документов: вертели перед объективами, шелестели листками… Когда паспорт, студенческий билет и бланк направления возникли в баке, я надел „шапку Мономаха“ и методом „то – не то“ откорректировал все записи, как требовалось.

Дубль-3 наречен Кравцом Виктором Витальевичем. Ему, стало быть, 23 года, он русский, военнообязанный, студент пятого курса физфака ХГУ, живет в Харькове, Холодная гора, 17… Очень приятно познакомиться!

Так ли уж приятно? Во время этой операции мы с новоявленным Кравцом разговаривали вполголоса и чувствовали себя фальшивомонетчиками, которых вот-вот накроют. Сказалось стойкое уважение интеллигентов к законности.

Когда на следующий день мы отправились к Хилобоку: Кравец – оформляться, а я – просить, чтобы студента направили ко мне в лабораторию, – нам тоже было не по себе. Я, помимо прочего, опасался, что Гарри пошлет его в другую лабораторию. Но обошлось. Студентов в этом году навалило больше, чем снегу. Когда Хилобок услышал, что я обеспечу студенту Кравцу материал для дипломной работы, он попытался всучить мне еще двух.

Гарри, конечно, обратил внимание на наше сходство.

– Он не родственник вам будет, Валентин Васильевич?

– Да как вам сказать… слегка. Троюродный племянник.

– А-а, ну тогда понятно! Конечно, конечно… – Лицо его выразило понимание моих родственных чувств и снисхождение к ним. – И жить он будет у вас?

– Нет, зачем? Пусть в общежитии.

– Да-да, конечно, как же… – По лицу Гарри было ясно, что и мои отношения с Леной для него не тайна. – Понимаю вас, Валентин Васильевич, ах как я вас понимаю!