Александр Ульянов - Отражение

Наконец лес начал редеть, стал опять появляться кустарник, и, в конце концов, мы выбрались из древесного плена.

Дорога, с которой мы вчера сворачивали, подвозя Деда, была на месте, но претерпев ряд изменений. Во-первых, на асфальт не было даже намека, да и сама дорога стала в два раза уже. Во-вторых, я отчетливо помню, что от моста до съезда в деревню было как минимум два поворота, теперь их не было; а в-третьих, мост был из полусгнивших досок, местами зияли дыры, и что он способен выдержать двухтонный пикап, – я искренне сомневался. Что же касается самого Заречья, то вместо него стояло только несколько полуразрушенных строений. К одному из них мы и направились.

Это был сельский, одноэтажный дом на несколько семей. Я помню, такие дома строили еще при советской власти – низенькие и длинные, наподобие бараков. Каждая семья имела по кухне, две комнаты и отдельному выходу во двор; там же, во дворе, располагались удобства. Вместо дверей и окон зияли пустые проемы, по всей видимости, их кто-то вынул, и судя по отсутствию следов на кирпиче, довольно давно. Потолок и крыша были основательно разрушены. Удивляло, что полностью отсутствуют следы человека. Нет мебели, осколков посуды и прочих атрибутов, создающих атмосферу угнетенности в подобных местах. Казалось, у дома не было прошлого: никогда по этим комнатам не бегали дети, на кухне никогда не накрывали на стол, да и стола тут никогда не было. Будто его сразу построили таким, старым и разрушенным.

– Странно… Совсем нет следов людей, – поделился я своими мыслями с дочерью.

– Пап, а ты заметил, что нет не только следов людей, – тихо спросила Рина, – в лесу не было птиц, в озере не плескалась рыба, даже насекомых я не видела.

– Так вот откуда наша тревога! Тишина! Ты права, Катя, в лесу такая тишина может быть только в двух случаях: когда животные затаились, почуяв кого-то, или когда животных нет вообще.

– Пойдем лучше к реке, я не хочу здесь оставаться. – Она взяла меня за руку и потянула к выходу.

На берегу всё было по-прежнему: еще вчера мы радостно плескались в этом омуте, вот здесь мы сидели, когда переплывали реку; на противоположном берегу все так же стояло раскидистое дерево, под которым вчера отдыхали те гопники. Не сговариваясь, мы стали готовить лагерь.

Через некоторое время, лагерь ожил. Стояла, готовая приютить путешественников, палатка. Через открытый клапан входа виднелись уютно раскрытые спальные мешки, небрежно брошенные на надувном матрасе. Костёр весело хрустел предусмотрительно припасенными дровами. Над костром, на специальной треноге, висел котелок с только что почищенной картошкой. Вода в реке была ледяная, но после многочасового боя с лесными завалами нас это не остановило. Смыв грязь и пот, мы выбрались к костру; вода уже закипала. Растершись полотенцами, мы оделись. Ринка с посиневшими губами прыгала у костра, стуча зубами. Посмотрев на нее, я достал флягу с коньяком и протянул ей. Дочь с недоверием уставилась на меня.

– Отхлебни большой глоток, – велел я, – не хватало еще, что б ты заболела!

– Пап, ты уверен? – протягивая руку, уточнила она.

– Это не для пьянства, к тому же коньяк очень хороший, и если уж начинать употреблять крепкий алкоголь, то он должен быть высокого качества.

Зажмурившись, она сделала пару глотков. Я ожидал, что она сейчас театрально сморщится и что-то прокомментирует, но Ринка, проглотив алкоголь, молча отдала мне фляжку и вытерла губы. Я тоже отхлебнул и, убрав драгоценный запас, сел к костру. Тепло быстро разливалось по телу, напряженность и тревога спадали, заменяясь легкой усталостью. Ринка, по всей видимости не ожидавшая такого эффекта, удивленно прислушивалась к своим ощущениям.

– Спасибо, папочка, теперь, по твоей милости, я люблю коньяк, – не то шутливо, не то серьезно сказала она, садясь напротив.– Еще бы сигару! – нет, все-таки она издевалась!

– Угу, щаз-з, надо было тебя ремнем согреть, а то от коньяка ты заговариваться начинаешь, – подкидывая несколько веток в огонь, ответил я.

– Что делать-то будем? – посерьезнев, спросила Ринка.

– Перебираться через мост – смысла нет, а вот если проехать дальше, то там должен быть маленький городок, по крайней мере, он там был в нашем мире.

– Боюсь, там мы найдем, то же самое, – вздохнула она и, приподнявшись, воткнула нож в картофелину, проверяя готовность. – Скоро сварится.

– Не скажи, кое-какая надежда есть. Сама посуди: маленькая деревня исчезла бесследно, а вот здесь, в Заречье, кое-что осталось, – значит, есть вероятность, что город сохранился еще больше; возможно, там мы найдем людей.

– Папа, да очнись ты! – вскричала она, но опомнившись, понизила голос, – не исчезала деревня, здесь ничего не сохранилось и не исчезло, здесь – все другое. Посмотри: этого разрушенного барака в Заречье не было, на его месте стоял обычный деревянный дом; там, за мостом, была администрация в кирпичном двухэтажном здании, здесь его нет. Дед нам показывал заправку, помнишь? Её тоже нет! Вчера на озере был песчаный пляж, сегодня там сплошная трава и ни одной песчинки…

– Но лес, река, дорога? – я стал оглядываться. – Вон под тем деревом мы вчера…

– Природа просто похожа; как называлось это дерево? – перебила она меня.

– Я не помню, да и не силён я в ботанике.

– Хорошо, вспомни, в какую сторону было течение, – Ринка подняла сухую ветку и бросила в воду.

Я вспомнил мальчика с корабликами, и как эти кораблики уносились за поворот. Палка, булькнув, ушла на мгновение под воду и, всплыв, неторопливо поплыла к мосту.

– Видишь, это другая река, пап, здесь все другое!

У меня как пелена спала с глаз, и сразу вокруг всё изменилось. Река стала ýже, мост короче, – теперь я видел, что похожего очень мало, а точнее – вообще нет.

– Да права ты, права, не кричи, что там с картошкой?

Ринка снова ткнула ножом клубень.

– Готово, сливай!

Я, прикрыв котелок крышкой, слил кипяток прямо в реку. Открыв банку с тушенкой и вывалив содержимое в котелок, я принялся перемешивать древнейшее блюдо всех туристов. Место котелка над костром занял чайник. Ринка приготовила пластиковые тарелки, и я разложил душистую картошку.

Если вы со вчерашнего вечера ничего не ели, при этом весь день прозанимались нелегким физическим трудом, да еще и в состоянии постоянного стресса, то после всего этого приготовленная на костре картошка с тушенкой покажется вам пищей богов.

Ели молча и торопливо изредка переглядываясь. Мысли кружили свой хоровод, цепляясь то за одно, то за другое. Состояние невозможно передать. Мозг человека это своего рода компьютер, любую сложную задачу он пытается разбить на множество мелких и решать их поэтапно. Тогда получается некая осмысленность в действиях. Представьте, что вам необходимо сделать нечто такое, чем вы никогда не занимались, и не имеете не малейшего понятия, с чего начать. Значит, необходима базовая информация; находим её, узнаем, что нам понадобиться, в каком направлении двигаться, и по крохам начинаем продвигаться вперед. В нашей же ситуации как раз и не было той самой базовой информации.