Александр Ульянов - Отражение

– Нет, японская, – ответил я, – а вы давно тут живете?

– Да почитай с рождения, девяносто четыре года мне. Родился тут, учился тут, на фронт ушел отсюда. Здесь раньше много деревень было, да немец все пожег; Заречье уже после войны строили, а из старых – только моя и осталась. До войны большое село было, Лесное звалось, коней разводили, а теперь шесть домов только и стоит. Летом-то еще приезжают люди, а зимой мы вдвоем с бабкой Антониной остаемся.

– Как же вы живете-то, дедушка Прохор? А зимой в магазин как? – разволновалась Ринка. – А если случится что? Скорую даже не вызвать.

– Ну почему – не вызвать? – Дед с ухмылкой достал старенький мобильник и показал ей. – Что ж, если мы в глуши живем, то и цивилизации не видим? У Антонины дети, внуки в городе, приезжают регулярно. Раз в неделю трактор автолавку привозит. Так что нормально живем, в чем-то лучше даже, чем в городе, – всё своё, свежее. Воздух, опять же, природа. Видели вы в своём городе дедов моего возраста? – Дед явно не первый раз заводил этот разговор о преимуществах деревни.

– Семен, вон заправка старенькая и поворот налево, нам туда, – сморщенный палец уперся в лобовое стекло, указывая направление.

Пикап с удовольствием стал отрабатывать подвеской все ямы и кочки, давая понять, что ровный асфальт ему опостылел и он готов покорить любое болото, доказав, что хозяину в утробе этого монстра не страшна никакая стихия. Дороги как таковой не было, была засохшая колея, набитая тракторами.

– Да, Дед, с дорогой не очень, – недовольно бросил я, непрерывно крутя баранкой и стараясь ловить поменьше ям.

– Ну извини, сынок, если бы не спина, я бы тебя не беспокоил.

– Как спина-то, кстати? – проявил я сочувствие.

– Да болит, проклятая; осколок у меня там, с войны еще, достать нельзя, как-то он застрял неудачно. Раньше вынимать не умели, а сейчас умеют, но боятся: говорят, в моем возрасте уже опасно. Да я с ним нормально живу, он мне погоду предсказывает: за день болеть начинает, сперва тихонько, а потом все сильнее и сильнее, а вот сегодня неожиданно прихватил. Чую, – ливень ночью будет.

На небе, и правда, стали появляться облака. Дорога вошла в лес, ветви смыкались над головой, образуя своеобразный коридор. Деревья подступали вплотную к колее, если бы встретился кто-то навстречу, разъехаться было бы невозможно.

– Ну вот, почти на месте: вон за той берёзкой поворот и мой дом. – Дед явно оживился. – Ребятки, а вы далеко ли путь держите?

– Да мы попутешествовать решили, куда глаза глядят, – признался я. – Хочется найти какое-нибудь озерцо глухое, разбить палатку, – в общем, пожить дикарями.

– Лихо вы придумали, – причмокнув губами, Дед просветлел. – А знаете, что, оставайтесь у меня на ночь, куда вы в дождь-то поедете? Места глуше не найти. Тут и озеро есть, дикое, ни туристов, никого не встретишь. Рыбы много. Рыбачить-то любишь?

Я кинул взгляд на Ринку через зеркало, она явно оживилась.

– Я не знаю, неудобно как-то, – засомневался я.

– А что тут неудобного? Дом у меня просторный, места хватит; пройдётесь, осмотритесь, я вам озеро покажу. К тому же вы голодные, наверняка же с утра в пути. Ну если решитесь пожить, то, конечно, не бесплатно, но и плата человеческая, – денег мне не нужно, поможешь мне по хозяйству. Тут починить, там подлатать. Ну как?

– Пап, а давай, и правда, осмотримся, интересно же! Я в таких местах никогда не была. Правда, давай, а?

– Хорошо, – сдался я, – осмотримся. – Но про себя подумал, что завтра же не позднее вечера отправимся дальше. Старик хоть и был мне симпатичен, но провести отпуск, стуча молотком и перекапывая грядки, мне не улыбалось. Еще не стерлись из памяти школьные каникулы в деревне у бабушки.

– Вот и ладушки, – повеселел Дед, – а то, знаете, как старику одному тоскливо. А вон и мой дом, первый справа. Швартуйся к калитке.

Остановившись, где указал Дед, мы вышли из автомобиля. В моем представлении, деревня, пусть и маленькая, должна выглядеть по-другому. Дома стояли вразнобой; выход на дорогу был только у двух домов, у дома напротив дверь вела вообще в противоположную сторону, прямо в лес, на дорогу выходило окно, из которого высунулась косматая рыжая голова. Пристально осмотрев гостей и узнав деда Прохора, голова крикнула:

– Дед, вот это ты сходил за хлебушком! Где такой «уазик» отхватил?

– Брысь, Игорюшка, не пугай добрых людей, черт рыжий, – Дед пригрозил голове кулаком и улыбнулся в бороду.

Голова тут же исчезла, но продолжала наблюдать из-за занавески. Я достал рюкзак и повернулся к деду Прохору:

– Куда его?

– Ой, сынок, будет тебе, ты уж меня совсем-то за немощного не держи.– Цепкие руки отобрали рюкзак и легко взвалили на плечо. – Ну идемте, покажу, как я живу.

Старик широким жестом распахнул калитку, приглашая нас пройти. Дом он не запирал, и мы беспрепятственно вошли в сени. Везде витал какой-то дух прошлого; в доме был идеальный порядок, как будто человек готовился к приему гостей. Лишь небольшие детали указывали на то, что человек прибирался не специально, а просто педантично поддерживает однажды утвержденный порядок.

Прохор провел нас в комнату; посредине, под гигантским абажуром, стоял массивный круглый стол, застеленный скатертью, стол окружали пять стульев, в углу висела небольшая икона, сервант хранил за своими замутненными стеклами остатки старых сервизов. У противоположной стены находился диван-книжка, почему-то я был уверен, что он не только не потерял пружины, но даже раскладывается. Над диваном висела картинная рама, но вместо картины в раме за стеклом были расположены старые черно-белые фотографии, некоторые пожелтевшие от времени. Имелся даже книжный шкаф заполненный плотными рядами разноцветных томов; рядом стояло, с виду очень уютное, кресло и маленький столик, на столике лежала книга, бережно обернутая газетой, там же – и очки в толстой оправе со шнурком на дужках. Имелась и кровать, широкая, с коваными спинками, всем своим видом призывавшая прилечь и отдохнуть после трудного дня. Вторая комната была раза в два меньше. Здесь тоже стояла кровать, такая же кованая, но односпальная. По крайней мере, по сравнению с тем гигантом, она казалась односпальной. У окна стоял письменный стол, а у противоположной стены – комод, с групповым фото в рамке на нем. На фото были запечатлены красивая женщина, сидящая на стуле, рядом стоял высокий мужчина в строгом костюме, у ног женщины сидели два мальчика. В мужчине угадывался наш знакомый. Я вопросительно посмотрел на Прохора.

– Это моя семья. Супруга, Екатерина Пантелеевна. Сыновья. Близнецы. Клим и Тим. Они погибли. – Мужчина говорил отрывками, явно переживая заново своё горе.

Мы молчали, создалась довольно неловкая ситуация. Прохор смотрел неотрывно на фотографию, вот только видел он отнюдь не то, что было изображено. Мысли его улетели глубоко в прошлое, заставляя на миг пережить заново свою утрату.