Елизавета Благовест - Человек и море & Пока ты была на море. Роман идей

– Что мы можем сделать? Маленькие капли в огромном море, – так думала она.

– Но что есть море, если не множество капель? – так, в ответ, она слышала своё сердце.

Хоть и все воспоминания о произошедшей катастрофе остались в её жизни позади, роль хозяйки гранд-отеля «У моря» ненароком напоминала о тех временах, когда беззаботное детство проходило для неё в полном кругу семьи. В своих мечтах маленькая Амелия уносилась прочь в мысли о странствиях художника. Ей не раз представлялось, как все пейзажи мира ложатся на её полотна, где жизнь замирала для неё на целую вечность. Но жизнь распорядилась иначе, она сделала за сиротку свой выбор и подписала за неё дьявольскую сделку с чувством долга и жертвенной обязательности. В память о своих родителях она решила во что бы то ни стало остановить время и как можно дольше сохранить запах родных стен, тот запах, что хранил в себе все её воспоминания.

Остатки сна стряхнул аромат терпкого кофе. Вторая мысль прокралась незаметно, своим неспешным движением она пустила волну предвкушения. Сегодня был день её рождения.

– Говорят, в тридцать лет всё только начинается!

Глядя себе в глаза, стоя в ванной комнате у зеркала, она торжественно объявила девиз сегодняшнего дня. Черты характера Амелии достались ей от матери, свободолюбивой женщины, её звали Мирра Вард. Она любила выходить на яхте в открытое море. Временами Мирра оставляла дочку с мужем на берегу и всей душой устремлялась за горизонт, не упуская из виду сам отель и берег, на котором с любовью хранили её сердце. Внешне Амелия полностью походила на отца, Санни Варда. В своём отражении она видела девушку, что смотрела на неё в ответ – белокурая, с яркой улыбкой и ясными лазурными глазами, они меняли оттенок, словно хамелеон. Цвет глаз Амелии переходил от бледно-василькового до полуночно-синего тона. В зависимости от освещения, говорили одни. Из-за переменчивого настроения, говорили другие.

Амелия выросла и впитала всю любовь, что дарила ей мать, и все знания, что передавал ей отец. Когда Амелия была в возрасте 17 лет, Мирра ненароком оставила одну книгу в детской спальне – любопытство девочки не заставило себя долго ждать. Описание образа Гипатии Александрийской в этой книге жизни и смерти великой женщины обворожило Амелию. Оно навсегда оставило в памяти подростка крохотную идею философа, чьё имя звучало сквозь века. Амелия была восхищена подобной верой в силу философской мысли. Та буквально освобождала её от множества моральных взглядов и дарила если не полное, то хотя бы частичное представление о том, как искажена природа, истинная природа жизни. Все эти религиозные талмуды с примесью политических рамок морально этического общества, по её мнению, служили инструментом для порабощения и без того заплутавшего на своём пути человека. Заражая беднягу липкой холерой, они отнимали у него собственную идею. Это было в её глазах столь мощным и извращённым, что она одновременно восхищалась и пренебрегала подобной заразой. Человек, по праву рождения награждённый свободой выбора, если хоть каплю и вдыхал едкий запах фальши, то впредь его здравый рассудок становился подвержен фанатизму, что так же, по её мнению, могло в корне изменить дальнейшую судьбу маленькой пешки. Ей казалось, что туман, навеянный призрачными обещаниями, обволакивал любого, из-за чего в простой подсказке человек видел только страх подчинения, но никак не возможность идти по ступеням к развитию всех своих скрытых возможностей. А значит, пользоваться своим правом жить на равных и выстраивать собственную реальность, как ему соблаговолит его воображение. Она считала, что подмена цели всего существования таилась именно в том, как её преподнесли, когда физический блуд и животное поведение людей пытались удержать под страхом общепринятых запретов и правил. Правил, которые были созданы лишь для того, чтобы помогать людям в те моменты, когда они безуспешно блуждают в поисках ответов и познании всего и вся. Для самой же Амелии подобные инструменты являлись способом увидеть целое, а в целом уловить смысл частного. Ко всему прочему, её увлекала мудрость Востока, что отражала для неё смысл существования единой души Мира. Ван Вэй, китайский художник, как-то сказал: «Создать сад – значит раскрыть природу Природы, закончив деяние Творца!».

С тех пор маленькая Амелия стала рачительно подходить к любому делу: она возводила свои сады, украшая их прилежанием и огромной силой собственной веры. Она, как паук, сплетала вокруг себя сети из всего, что попадалось ей на пути, протягивая ниточку от одной идеи к другой. Излишняя детская любознательность со временем переросла во всестороннюю наблюдательность. Позже ей пришла идея вести записи в своём дневнике в обратном направлении зеркальным почерком. Она записывала все свои мечты, таким образом сохраняя их от любопытных глаз обывателя, который не то чтобы не мог проникнуть в суть, просто она сама того не желала. Она считала непосильным помочь уверовать человеку в то, что рисует только её собственное воображение. И всё же Амелия оставила за собой свободу слова, чтобы это позволило уловить её тонкую паучью нить, связывающую все страницы единым смыслом для всех, кто смотрит на этот мир иначе. Вести дневник её с детства приучила мама. Она знала, как это может пригодиться в последующем, когда её дочь станет взрослой и возглавит построенную с мужем империю. Когда Амелия освоила стиль написания левой и правой рукой в разных отражениях, она стала практиковать необычное рисование. Для начала её кисть писала картину слева направо: всё, что она видела, ложилось на холст, оставляя место для зеркального отражения. Когда одна половина была закончена, Амелия завешивала готовую часть и воссоздавала её по памяти, рисуя всё с детальной точностью, теперь уже справа налево. Шли годы. Многие увлечения сменялись на вполне серьёзные занятия, требующие от неё полного и сосредоточенного внимания. Так она обретала уверенность в каждом своём последующем шаге.

Отель семьи Вард располагался на берегу моря, и, пользуясь этим, Амелия частенько любила нежиться на берегу в лучах восходящего солнца. В полном одиночестве, предаваясь своим маленьким открытиям в познании всего и вся. Во взрослой жизни одиночество стало для неё привычным, а со временем она всё чаще стала в нём пребывать, уютно располагаясь на крыше отеля. Выход на пик восточной башни, самой высокой из всех, находился в её комнате, она могла посвятить этому занятию любую свободную минуту. От солнечного ультрафиолета её кожа была бронзовой. В её легкой походке не было ничего лишнего. В свой день рождения она решила надеть жемчужно-белое платье. Весь её облик напоминал ожившую Богиню любви и милосердия. В то утро лоскут шёлковой ткани на её плечах завершил образ Афродиты. В её груди шумело море. Оно будто томилось всё это время, а сейчас было готово вырваться наружу. Обрушиться синей сталью своих волн на всю её жизнь от начала и до настоящего момента.